Император

За железной дверью вновь послышались шаги, отдававшиеся под мрачными сводами тюремного коридора гулким, медленно затихающим эхом. Князь приподнялся на ложе, прислушался – вроде для ужина было еще рановато, не так и давно приносили обед, да и в узком, под самым потолком, оконце, забранном мелкой решеткой, виднелись плотные жемчужно-серые облака, так напоминавшие Егору небо далекой родины. Еще и смеркаться не начинало. Кто ж тогда в коридоре топал? Дежурный стражник? Вожников усмехнулся: да, вообще-то тюремщикам полагалось время от времени совершать обход… только вот Конрад Минц – сейчас как раз его была смена – этого никогда не делал, ленился.

Тюремщики, хм… скорей уж – послушники, темница-то – монастырская! Подвал не хуже того, что в аугсбургской обители Святой Магдалены с ее недоброй памяти монахами и аббатом.

За две уже проведенные в узилище недели столь необычно хмурого нынче июля князь запомнил имена и привычки всех своих стражей, благо их было-то всего двенадцать, причем десятник каждое утро устраивал в конце коридора нечто вроде переклички-развода, а на слух Егор никогда не жаловался. Тем более заняться-то все равно было нечем, даже не с кем поговорить в одиночке-то. Впрочем, с другой стороны, камера узника вполне устраивала – могло быть и гораздо хуже, чем сейчас.

Да, темновато, да – окошко маленькое и высоко, зато вполне просторно, и даже ковер на полу, а кроме вполне приличного ложа еще и стол с лавкой, и пара деревянных кресел, не особенно, правда, изящных, но для тюрьмы сойдет. Еще имелась своя уборная-умывальня – в отдельной комнате – по тем временам вообще роскошь неслыханная. Вожников так свою камеру и окрестил – узилище для ВИП-персон…

Князя там просто держали. Никто из высокого монастырского начальства не заходил, обвинения не предъявляли, и похожие один на другой дни тянулись бы невыносимо медленно, вот только Егор не имел такой привычки – страдать, – а, пользуясь всеми возможными способами, изучал и запоминал своих стражей и о некоторых уже мог бы рассказать многое, если не все.

Приносившие еду тюремщики относились к узнику весьма уважительно, правда, ни в какие разговоры не вступали – видать, им было запрещено. Ничего! Князь улыбнулся, прислушиваясь к раздававшимся за дверью шагам… Еще не вечер!

Чу! Загремел засов…

– Добрый вечер, уважаемый господин Никто.

Господин Никто – именно так здесь к Егору и обращались, ясно – по чьему приказу. Сигизмунд – тут и думать нечего! Достал все-таки, хитрый черт, достал…

– Здравствуйте, господин десятник, – поднявшись с ложа, улыбнулся князь. – Или лучше сказать – святой брат?

– Я еще не монах.

– Понятно… Вот как, уже, оказывается, вечер? А я и не знал. Как там погодка?

– Да все дождь. Вторую неделю льет.

Тюремщик – круглолицый, с вислыми смешными усами и умным взглядом темных, слегка навыкате глаз мужчина лет сорока, коренастый и плотненький, чем-то напоминал Вожникову циркового борца.

– Ай, ай, – посочувствовал узник. – Как хоть урожай собрать? Присаживайтесь, брат Майер, в ногах правды нет… Впрочем, вы ж здесь хозяин, что это я…

– Откуда вы знаете мое имя? – Десятник бросил на князя долгий подозрительный взгляд. – Кто вам сказал?!

– Все! – светски развел руками Егор. – Каждое утро я слышу в двенадцать глоток: «Яволь, брат Майер! Яволь!»

– Ах, вон оно что… – Страж улыбнулся и даже присел в креслице. – А я вот зачем к вам. Почтеннейший господин настоятель Гвидо фон Дорф интересуется: нет ли у вас каких-либо просьб по улучшению быта? Ведь кое-что мы все же можем для вас устроить, к примеру – поменять матрас или простыни. Сказать честно, вы ведь совсем не доставляете нам хлопот, господин Никто, хоть нас и предупреждали об обратном. Так что вполне можете рассчитывать на свежие простыни, вполне!

– Что ж, это прекрасно, – потер руки князь. – Только вот у меня может оказаться множество мелких просьб, так, ничего для вас не стоящих… лишь для меня… Я бы составил список.

– Список?! – У десятника полезли брови на лоб.

Узник повел плечом:

– Ну, конечно! Список. Так и мне, и вам было бы легче, просто подали бы бумагу святейшему отцу Гвидо – и все. Уж точно ничего б не забыли. Тем более, знаете, как это бывает, когда кто-то передает чужие просьбы облеченному властью лицу? Всем начальникам почему-то кажется, что это именно вы просите, а не я. А так… что написано, то написано, верно?

– Хм… Может быть. – Встав, стражник потеребил ус. – Я подумаю над вашим предложением. До свидания.

– Спокойной ночи, герр Майер.

Распрощавшись с тюремщиком, молодой человек повалился на ложе и, заложив за голову руки, с улыбкой посмотрел в потолок. Нечего сказать, задал он брату послушнику задачку! Тот ведь наверняка неграмотный, как и все остальные охранники – а начальству надо что-то докладывать, и… Могут, конечно, и просто снова переспросить – устно, но Вожников все же надеялся на письменное обращение – хоть таким образом пообщаться с аббатом, от которого здесь, в тюрьме, зависело все.