Император

Когда архитектор вошел в высокую переднюю своей сестры, его встретила Арсиноя. Щеки ее раскраснелись, потому что она поспешила как можно скорее удалиться от окна и спуститься в нижний этаж, чтобы поговорить с архитектором, прежде чем он войдет во внутренние комнаты и начнет беседовать с Павлиной.

Она казалась прекраснее, чем когда-либо.

Понтий посмотрел на нее с удовольствием.

Он знал, что уже видел это милое личико, только не мог сразу вспомнить, где именно. Тех, с которыми мы встречаемся только мимоходом, мы нелегко узнаем, если находим их там, где не можем предположить их присутствие.

Арсиноя не дала Понтию заговорить первому. Она загородила ему дорогу, поклонилась и робко спросила:

– Ты уже не узнаешь меня?

– Как же, как же, узнаю, – отвечал архитектор, – впрочем…

– Я дочь дворцового смотрителя Керавна на Лохиаде… ты же знаешь…

– Да, да, и тебя зовут Арсиноей. Еще сегодня я спрашивал о твоем отце и услыхал, к моему огорчению…

– Он умер…

– Бедное дитя! Как все переменилось в старом дворце со времени моего отъезда! Домик привратника исчез, там появился новый управляющий и затем… Скажи мне прежде всего: как ты попала в этот дом?

– Мой отец ничего не оставил после себя, и христиане взяли нас к себе.

– И моя сестра приютила всех вас?

– Нет. Кого взяли в один дом, кого в другой. Мы никогда больше не будем вместе.

При этих словах слезы потекли по щекам Арсинои, но она быстро овладела собой и сказала, прежде чем Понтий успел выразить свое соболезнование:

– Я желала бы попросить тебя об одной вещи. Позволь мне поговорить с тобой, пока нам не мешают.

– Говори, дитя мое.

– Ты, разумеется, знаешь Поллукса, ваятеля Поллукса?

– Конечно.

– И ты был расположен к нему?

– Он славный человек и талантливый художник.

– Да, это правда. И кроме того… могу я сказать тебе все и желаешь ли ты помочь мне?

– Охотно, если это будет в моей власти.

Арсиноя, краснея, с очаровательным смущением и тихо проговорила, опустив глаза:

– Мы любим друг друга; я его невеста.

– Прими мое поздравление.

– Ах, если бы уже можно было его принять. Но со смерти отца мы не виделись друг с другом. Я не знаю, где он и его родители и каким образом ему найти меня здесь.

– Так напиши ему.

– Я не умею хорошо писать, а если бы и умела, то мой посланец…

– Так попроси мою сестру разыскать его.

– Нет, нет! Я не смею даже произнести при ней его имя. Она хочет отдать меня другому; она говорит, что искусство ваяния ненавистно богу христиан.

– Она говорит это? Так ты желаешь, чтобы я поискал твоего жениха?

– Да, да, добрый господин. И если ты найдешь его, то скажи ему, что рано утром и около вечера я бываю одна каждый день, потому что в это время твоя сестра всегда уезжает в свой загородный дом для богослужения.

– Значит, ты хочешь сделать меня вестником любви? Более неопытного человека ты не могла бы выбрать.

– Ах, благородный Понтий, если у тебя есть сердце…

– Дай мне высказаться, девушка. Я поищу твоего жениха, и если найду его, то он узнает, где ты теперь находишься; но я не могу пригласить его на свидание с тобой за спиной моей сестры. Он должен открыто явиться к Павлине и посвататься за тебя. Если она откажет вам в своем согласии, я постараюсь походатайствовать за вас перед сестрой. Довольна ты этим?

– Я должна быть довольна. Ты сообщишь мне, не правда ли, куда девались он и его родители?

– Обещаю уведомить тебя об этом. А теперь еще один вопрос: ты чувствуешь себя хорошо в этом доме?

Арсиноя опять в замешательстве опустила глаза, затем покачала головой с выражением энергичного отрицания и быстро вышла из комнаты.

Понтий с участием и состраданием посмотрел ей вслед.

– Бедное прекрасное создание! – пробормотал он про себя и пошел в комнату сестры.

Домоправитель доложил о его прибытии, и Павлина встретила брата у порога комнаты.

Там архитектор нашел епископа Евмена, почтенного старца с ясными кроткими глазами.

– Твое имя сегодня у всех на устах, – сказала Павлина после обычного приветствия. – Говорят, ты в эту ночь совершил чудеса.

– Я вернулся домой совсем измученный, – отвечал Понтий, – но так как ты желала поговорить со мной безотлагательно, то я сократил время своего отдыха.

– Как для меня это прискорбно! – вскричала вдова.

Епископ увидал, что брату и сестре нужно поговорить о делах, и спросил, не мешает ли он.

– Напротив того! – вскричала Павлина. – Дело идет о моей новой питомице, у которой, к сожалению, много вздора в голове. Она говорит, что видела тебя на Лохиаде, мой Понтий.

– Я знаю это прекрасное дитя.

– Да, у нее миловидная наружность, – отвечала вдова. – Но ум ее остался совершенно без образования, и учение ее подвигается плохо, так как она пользуется каждым свободным часом для того, чтобы глазеть на всадников и на колесницы, направляющиеся к ипподрому. При этом любопытствующем глазенье она вбирает себе в голову множество бесполезных и развлекающих ее образов; я не всегда бываю дома, и поэтому будет лучше всего, если мы замуруем гибельное окно.

– И чтобы распорядиться этим, ты велела позвать меня?.. – спросил Понтий с досадой. – Мне кажется, с подобным делом справились бы твои рабы и без меня.