Когда негр наконец завершил свое высокопарное донесение, Адриан ласково промолвил:
— Скажи своему господину, что он может войти.
Как только раб вышел из комнаты, император сказал Антиною:
— Презабавная штука! Каков должен быть Юпитер, которому предшествует подобный орел!
Керавн не заставил долго ждать себя. Пока он расхаживал взад и вперед по коридору перед императорскими покоями, его раздражение еще усилилось. Ибо то, что архитектор, уже осведомленный рабом о родословной и звании посетителя, заставил его прождать несколько минут (из коих каждая казалась ему в четверть часа), он счел пренебрежением к своей особе. Даже его предположению, что римлянин самолично введет его в комнату, не суждено было оправдаться, ибо ответ раба гласил кратко: «Может войти».
— Он сказал «может», а не «пожалуйста» или «пусть сделает милость»? — переспросил смотритель.
— Он сказал «может», — подтвердил раб.
Керавн испустил краткий возглас: «Вот как!..» — поправил золотой обруч на локонах, откинул голову назад, с глубоким вздохом скрестил руки на широкой груди и приказал негру: «Отвори дверь». Исполненный достоинства, он переступил порог. Затем, чтобы не нарушить правил вежливости, он поклонился в пространство и уже хотел начать в резких выражениях свой разговор, но взгляд на императора, блестящее убранство комнаты, явившееся в ней только со вчерашнего дня, а вероятно, также и далеко не приветливое ворчание собаки заставили его понизить тон.
Его раб вошел за ним и искал безопасного места между дверью и ложем; сам же Керавн, превозмогая свой страх перед Аргусом, прошел далеко в глубину комнаты.
Император поместился у подоконника, слегка опираясь ногою на шею собаки, и смотрел на Керавна как на какую-то замечательную диковинку. Взгляд его встретился с глазами дворцового смотрителя и показал тому, что он имеет дело с более важным лицом, чем ожидал. Но именно поэтому гордость Керавна, так сказать, поднялась на дыбы, и хотя не в таких резких словах, какими он первоначально думал высказать свое неудовольствие, но все-таки с напыщенным достоинством он спросил:
— Стою ли я перед новым гостем Лохиады, архитектором Клавдием Венатором из Рима?..
— Да, стоишь, — отвечал император и бросил искоса лукавый взгляд на Антиноя.
— Ты нашел ласковый прием в этом дворце, — продолжал Керавн, — подобно моим отцам, которые управляли им несколько столетий, я тоже умею свято чтить законы гостеприимства.
— Я изумлен древностью твоего рода и преклоняюсь перед твоим благонамеренным образом мыслей, — отвечал в том же тоне Адриан. — Что еще предстоит узнать нам от тебя?
— Я пришел сюда не для того, чтобы рассказывать истории, — отвечал Керавн, в котором поднялась желчь, так как ему показалось, что он заметил насмешливую улыбку на губах архитектора. — Я пришел сюда не затем, чтобы рассказывать истории, а с жалобой на то, что ты, будучи ласково принятым гостем, так мало стараешься охранить своих хозяев от вреда.
— Что это значит? — спросил Адриан, причем встал со своего сиденья и мигнул Антиною, чтобы тот крепко держал собаку, так как Аргус обнаруживал особенную антипатию к Керавну. Видимо, он чувствовал, что тот явился не для того, чтобы оказать его хозяину какую-нибудь любезность.
— Эта опасная, скалящая зубы собака принадлежит тебе? — спросил смотритель.
— Да.
— Сегодня утром она сбила с ног мою дочь и разбила драгоценный кувшин, который та несла.
— Я слышал об этом несчастье, — отвечал Адриан, — и много бы дал, чтобы его не случилось. За кувшин ты получишь богатое вознаграждение.
— Прошу тебя, к злу, которое постигло нас по твоей вине, не присоединять еще оскорблений. Отец, дочь которого подверглась нападению и ранена…
— Значит, Аргус все-таки укусил ее? — вскричал Антиной в испуге.
— Нет, — отвечал Керавн, — но ее голова и нога повреждены вследствие ее падения, и она сильно страдает.
— Это прискорбно; а так как я сам имею некоторые сведения во врачебном искусстве, то охотно попытаюсь оказать помощь бедной девушке.
— Я плачу настоящему лекарю, который лечит мое семейство, — отвечал смотритель, отклоняя предложение Адриана, — и пришел сюда просить или, говоря прямо, требовать…
— Чего?
— Во-первых, чтобы передо мной извинились.
— На это архитектор Клавдий Венатор всегда готов, если кто-нибудь потерпел вред от него самого или от его окружающих. Повторяю тебе, что я искренне огорчен случившимся и прошу тебя передать потерпевшей девушке, что ее горе — мое собственное горе. Чего ты желаешь еще?..
Черты Керавна прояснились при последних словах, и он отвечал менее раздраженным тоном, чем прежде:
— Я должен просить тебя привязать твою собаку, запереть или другим каким-нибудь способом сделать ее безвредною.
— Это слишком! — вскричал император.
— Это только справедливое требование, — решительно возразил Керавн. — Жизнь моя и моих детей находится в опасности, пока этот дикий зверь свирепствует на свободе.