Император

Дом Аполлодора остался сегодня неукрашенным ради приезда старика и его племянника. Рабби Гамалиил, прибывший накануне из Палестины к своим александрийским родственникам, осуждал всякое сношение с язычниками и, наверное, оставил бы дом Аполлодора, если бы последний осмелился украсить свое жилище по случаю празднества, посвященного ложным богам. Племянник Гамалиила123, рабби Бен-Иохай124, пользовался славой, которая немногим уступала славе его отца — Бен-Акибы125. В то время как последний слыл величайшим мудрецом и истолкователем законов, его первородный сын был превосходнейшим астрологом и лучшим между евреями знатоком движения небесных светил.

Принимать под своей кровлей высокомудрого старца Гамалиила и знаменитого сына великого отца было большой честью для Аполлодора, который в часы досуга охотно занимался учеными предметами, и он сделал все, что мог, для того, чтобы пребывание в его доме было им приятно.

Специально для них был куплен настоящий еврейский повар, вполне знакомый со всеми требованиями израильского закона о кушаньях. Он на все время пребывания гостей в доме должен был заменить прежних греческих поваров Аполлодора и приготовлять блюда только согласно еврейскому обряду.

Взрослым детям Аполлодора было запрещено во время присутствия знаменитой четы приглашать в дом своих друзей-греков и говорить о празднике. Повелевалось также избегать упоминания имен языческих богов в разговоре; но Аполлодор первый нарушил это предписание.

Дело в том, что он и все его александрийские товарищи по вере и по общественному положению получили греческое образование, чувствовали и думали на эллинский лад и оставались евреями только по имени. Хотя вместо олимпийских богов они и веровали в единого бога своих отцов, но этот единый, которому они поклонялись, не был уже всемогущим гневным богом их народа. Это был образующий и оживляющий Вселенную дух, известный грекам из учения Платона.

Пропасть, отделявшая Аполлодора от Гамалиила, расширялась с каждым часом их совместного пребывания в одном доме, и натянутость отношений александрийца и мудрецов Палестины выросла до крайней степени, когда обнаружилось, что старый родственник привез своего племянника в Египет, чтобы посватать за него дочь Аполлодора.

Но прекрасная Йемена была менее всего расположена выйти замуж за серьезного, строго правоверного человека. Отечество ее народа казалось ей варварской страной, молодой ученый внушал ей страх, и, кроме того, ее сердце не было свободно. Оно принадлежало сыну алабарха, главы всех евреев в Египте; этот юноша имел лучших лошадей во всем городе, одержал несколько побед на ипподроме и отличал ее среди всех других девушек.

Если кому-нибудь она и желала отдать свою руку, так это ему.

Так она объявила и отцу, когда узнала от него о сватовстве Бен-Иохая, и Аполлодор, за несколько лет перед тем потерявший жену, не имел никакого желания принуждать свою любимую дочь к этому браку.

При мягкой, примиряющей натуре этого обходительного человека ему, конечно, было очень трудно решительно отказать почтенному старцу, но все же этот отказ нужно было произнести когда-нибудь, и настоящий вечер казался ему как раз подходящим для разрешения этой задачи.

Он был со своими гостями. Его дочь находилась в доме подруги и смотрела оттуда на пеструю праздничную сутолоку, происходившую на улице; трех его сыновей тоже не было дома; все рабы получили разрешение погулять до полуночи; нельзя было ожидать никакой помехи; и, таким образом, Аполлодор, после нескольких теплых уверений в своем глубоком уважении к гостям, собрался с духом и объявил им, что не может поддерживать сватовство Бен-Иохая.

— Моя дочь, — говорил он, — слишком привязана к Александрии, для того чтобы ее покинуть, и для моего молодого ученого друга была бы малоподходящей женой, так как, привыкнув к более свободным нравам и обычаям, она едва ли чувствовала бы себя хорошо в доме, где закон отцов соблюдается с большой строгостью и где, следовательно, нет места ни для какого свободного проявления жизни.

Гамалиил дал александрийцу высказаться до конца, но когда его племянник вздумал возражать против сомнений своего хозяина, то старик прервал его. Он выпрямил свою слегка согбенную фигуру и, проведя рукой, покрытой синими жилками и мелкими морщинами, по своему высокому лбу, сказал:

— В войне моего народа с римлянами наш дом подвергся истреблению, и Бен-Акиба не нашел в Палестине ни одной родственной нам по крови наших предков девушки, которая показалась бы ему достойною соединиться с его сыном. Но до нас в Палестину дошли известия об александрийской ветви нашего рода и о ее процветании. Поэтому Бен-Акиба послал меня в чужую страну, чтобы посватать для его сына дочь своего родича. Кто этот человек, каким значением пользуются между людьми он и его отец…

— Я знаю это, — прервал его Аполлодор, — и никогда ничем не было оказано моему дому большей чести, нежели вашим посещением.