Император

Все трое сильно устали, но все же остановились на освещенной факелами соборной площади – поплясать под игру уличных музыкантов. Повеселиться – за тем ведь и пришли! Князю казалось: он и шагу уже не может ступить, и это он-то – тренированный и выносливый воин, что уж было говорить о его юных спутниках? Однако нет – едва заиграла музыка, как усталость тут же ушла, растаяла без следа. Да и музыканты играли так, что ноги сами собой в пляс пускались. Волынка, флейты, лютни, бубны…

Ай-ля-ля, ай-ля-ля…

Что-то типа «Бони М» или приснопамятной «Белой Верблюдицы» из репертуара знаменитой ордынской певицы и танцовщицы Ай-Лили.

Заглянув Вожникову в глаза, Альма обняла его за плечи:

– Давай вместе! Покружим, ага.

Обхватив юную циркачку за талию, князь закружил девушку так, что отражавшиеся в ее карих глазах факелы превратились в длинную золотисто-оранжевую полоску, войлочная шапка давно слетела с головы, потерялась где-то, и волосы, чудные каштановые волосы, растрепались по плечам… и князь наконец заметил, что это новое платье очень идет Альме, просто как по фигуре сшито, и…

– Пойдем, – прошептала девушка ему на ухо. – Пойдем, а? Пора уже возвращаться… пойдем.

Пробираться вверх по реке в ночной тьме оказалось не таким уж и простым делом, несмотря на звезды и луну. Пару раз идущий впереди Иоганн уже спотыкался, падал, но, слава богу, все обошлось без травм. Егор и Альма часто останавливались, целовались и шли дальше, лишь услышав озабоченный крик Иоганна:

– Э-эй! Ну где вы там?

Костер уже едва тлел, а из-под повозки доносился густой и довольный храп.

– Есть будешь, Иоганн? – присев к костру, обернулась Альма. – Тут еще рыба осталась.

– Завтра. – Юноша потянулся и устало зевнул. – Пойду-ка я спать, вот что.

– Вот и хорошо, – прошептала девушка и взяла князя за руку. – Пойдем и мы, да? Нет, нет… не в повозку, там же Корнелиус… вон туда, к реке.

Они медленно спустились вниз, обнялись, поцеловались, Егор чувствовал, как тяжело дышала девчонка, как обольстительно вздымалась под тонкой материей ее грудь. Ах, эти глаза… губы… И шепот, едва слышный шепот, таящий нешуточную страсть.

– Подожди… я сниму платье… Ой, нет… без тебя не справлюсь – завязки…

Альма повернулась спиной, и молодой человек на ощупь развязал тонкие шелковые ленточки, стягивающие лиф. Поцеловал девчонку в плечо, погладил по спинке… нежно поласкал набухшую грудь… С тихим шорохом упало под ноги платье… Оба повалились в траву, тесно прижимаясь друг к другу и чувствуя теплоту кожи… нет! Жар!

Качнулась в небе луна, побледнели звезды, и из-за гор начал подбираться рассвет.

– Ой! – вздрогнула Альма. – Что ж, мы с тобой уснули… прямо здесь?

– Тебе неуютно, краса моя?

– Уютно. Только ты на моем платье лежишь… Ай! По мне ползет кто-то… прямо по спине, меж лопатками… верно – паук!

Егор хохотнул:

– Это пальцы мои, милая.

– Да? Тогда пусть ползут… ниже, еще ниже… ах…

Назавтра труппа Корнелиуса, дождавшись возвещавшего окончание рабочего дня трехкратного звона колокола собора Святой Девы Марии, принялась вновь окучивать горожан, только уже несколько по-иному. Герр драматург внес в постановку некоторые дополнения, и ныне разворачивающееся на сцене кибитки действо выглядело примерно так:

– А вот перед вами, достопочтенные зрители, зажиточный дом вдовы, – вдохновенно вещал Егор. – Стены его обиты прекрасным темно-голубым бархатом ценою полтора флорина за локоть, приобретенным вдовой в лавке почтеннейшего и уважаемого всеми купца, председателя гильдии герра Вольфганга Эйке! Вот и сама вдова, одетая в платье из белого дамаска, ценою два с половиной флорина за локоть, но купленного все у того же господина Эйке за гораздо меньшую цену – нынче скидки, мои господа!

Князь нарочно называл цены во флоринах – флорентийских золотых монетах – подобные же чеканились и в Венеции, там их называли дукатами (на востоке Европы – цехинами), делали их и на монетных дворах владетельных германских князей, и в вольных имперских городах, и называли просто и без затей – «гульдены» – «золотые». Но сказать «флорин» считалось куда круче – они в те времена котировались так же, как в современной России – доллары.

– Ах, какие прекрасные благовония, – вдыхая, округляла глаза «вдовушка» Альма. – Где ты купил их, милый?

– Как где? – восклицал «Ипполит» Айльф. – Конечно же, в лавке славного купца герра Йоахима Миллера, что у Красных ворот.

– Видно, недешево обошлись тебе эти прекрасные благовония, милый мой?

– Сказать по правде, не так уж дорого – пять флоринов флакон…

Зрители при этих словах ахали: цена-то была та еще! Ничего себе – «недорого», скажем, лавочный мальчик на побегушках зарабатывал столько же в год!

– Но эти благовония действительно прекрасны и стоят этих денег! Ни один мужчина не устоит перед ними, ни один, клянусь святым Зимпертом, спасителем детей, день которого, как напоминает нам всем наш уважаемый епископ, уже в следующее воскресенье. А между тем кружки, повешенные в соборе Святой Девы Марии, – пусты! А пора уже начинать опускать подаяние в честь благочестивого святого Зимперта, пора!