Immortality (СИ)

Immortality Ирма Грушевицкая (Irmania)

Часть 1

Soundtrack - Immortality by C'eline Dion

Сначала был толчок - лёгкий, едва заметный. Будто меня коснулась крылом бабочка. А после удивлённый голос произнёс:

- Твою мать, что это?

Человек выглядел настолько опешившим, что я невольно прыснула. Вероятно, секунду назад он почувствовал, что налетел на бетонный столб, и теперь таращился в темноту в тщетной попытке его разглядеть.

Перед ним лежал безлюдный проулок, ведущий к одной из оживлённых улиц Порт-Анджелеса. Ни столбов, ни привычных для города больших мусорных баков. Пусто. Однако на что-то же он налетел!

Услышав мой смех, человек попятился. Я чувствовала исходящий от него запах алкоголя. Похож на завсегдатая баров, которых на этой улице всегда в достатке.

- Кто здесь?

Его тело напряглось. По старой привычке, наработанной годами, мужчина сжал кулаки, принимая оборонительную позу. «Выпить и вмазать». Могут пройти годы, десятилетия, даже века, но всегда найдутся любители проводить вечера подобным образом.

Не знаю, зачем я это сделала. Может, захотелось развлечься. Может, из приступа человеколюбия предприняла попытку отсрочить его смерть от цирроза печени лет так на пять.

Приблизившись вплотную, я выдохнула в лицо:

- Это я-яяя. Смерть твоя-яяя.

Я знала, что он почувствует моё холодное дыхание. На то и был расчёт. На секунду показалось, что я перестаралась, и в желании спасти пьянчужку от преждевременной смерти неосторожно её приблизила. Человек мгновенно побелел, отшатнулся и в ужасе схватился за сердце. Он не дышал и лишь неслышно хватал ртом воздух, напоминая выброшенную на берег рыбу. Через мгновение из его горла вырвался девчоночий визг и, развернувшись, мужик задал такого стрекача, что я снова расхохоталась. Визг поднялся на тональность выше.

Человек бежал по проулку, держась за сердце, и визжал, как поросёнок.  А я смеялась ему в спину, зная, что всё это время он меня слышит. Да, дружок, теперь ты знаешь, на что похожа белая горячка.

Тоску и грусть, что накатывали всякий раз, когда я оказывалась в родных местах, как рукой сняло. Я ещё раз посмотрела в след убегавшему, а затем развернулась и спокойно направилась в сторону освещённой улицы, не забыв напомнить себе, что надо быть осторожной: почти столетие практики пользования даром невидимости, а я до сих пор позволяю себе налетать на прохожих.

Что заставляло меня каждый раз возвращаться? Почему по прошествии стольких лет я не перестаю называть эти места домом? Что за глупый мазохизм стремиться туда, где уже давно ничего не осталось. Ничего и никого.

Но всякий раз желание возникало внезапно. Крупица сознания цеплялась за что-то знакомое – образ, звук, что угодно, – и, бросив всё, что на тот момент составляло мою жизнь, я летела сюда. Сколько раз я обещала себе не делать этого? Сколько раз уговаривала, что этот уж точно будет последним; что хватит глупо и бездумно поддаваться эмоциям. Можно подумать, у меня ещё остались эмоции.

Но всегда, когда накатывали воспоминания, мои нервы натягивались до состояния струны на идеально настроенной гитаре. Можно подумать, у меня ещё остались нервы.

Я появлялась в этом всегда хмуром краю, и сердце начинало предательски биться в ожидании. Что ещё немного, и возможно я увижу…

Можно подумать, у меня ещё осталось сердце.

Вот и сейчас я шла по освещённым улицам хорошо знакомого города. Шла чётко по направлению к западной окраине, чтобы при первом же появлении деревьев покинуть гладкую асфальтовую дорогу и, зайдя в лес, отбросить привычную для человека размеренность и побежать.

Только здесь, в этих вековых лесах среди деревьев, заросших по самые макушки мхом, горных хребтах с соснами, цепляющимися артритными корнями за скалы, холодных, не тронутых тиной и ряской озёрах, я снова чувствовала себя юной. Восемнадцатилетней.

Внешне я такой и была – красивая девушка, с хрупкой фигурой и гривой каштановых волос. Но вряд ли кто из моих прежних знакомых узнал бы меня сейчас: грациозность сменила нескладность, изящность – неуклюжесть. Мои тёмно-карие глаза будто выцвели на солнце и приобрели необычный янтарный блеск. Не осталось никого, кто знал меня прежде. Те, кто знал меня прежде, давно забыты, похоронены в земле и памяти людской.