Я взял образцы, и спустился вниз к морю. Да, здесь самое настоящее водородное море, глубиной до полукилометра в самых глубоких местах, и ещё километров двадцать до соседнего берега, многие называют его озером. Но я считаю его морем, потому что, во-первых, другого берега не видно, только гладь идеальной стоячей ровной воды вдали, даже не поймёшь что это жидкость, до того она неподвижна. А во-вторых, планета размера поменьше, чем Земля, и это один из самых больших водоёмов, некрасиво называть его озером. И вообще называть озером самый большой водоём на планете это чисто оскорбление местных форм жизни и географии. И да, в этом море не поплаваешь, плотность водорода слишком мала, и если войти в него, это похоже на тяжёлый плотный воздух, а не на жидкость. Причём давление от глубины растёт так медленно, что даже в самом глубоком месте можно вполне себе погулять. Я спустился к основанию, и пнул воду ногой, по морю пошла рябь на сотни метров от места пинка, да здесь волны очень хорошо передаются, потому практически отсутствует коэффициент вязкости, он очень мал. И да я люблю пинать воду, потому что когда смотришь на это море и его спокойствие, то не похоже на море. А когда пнёшь и пойдут волны, то понимаешь, что перед тобой действительно море, а не идеально плоская поверхность жидкого водорода малой плотности, который находится около точки замерзания, но всё равно жидкий из-за маленького давления.
А ещё я люблю зиму, зима бывает раз в два года, как на Земле почти, потому что Криогенная делает один оборот вокруг себя за два земных года, то есть очень медленно вращается. И когда одна из её сторон повёрнута к ядру галактики, где больше света, то температура повышается на 0,2 Кельвина и всё тает, и водород становится жидким, везде лужи, и ручьи текут сильнее. А когда наша сторона Криогенной отворачивается от ядра галактики, то света на неё падает меньше, и температура падает на целых 0,2 Кельвина, и водород начинает потихоньку замерзать, превращаясь в хлопья снега, почти как зимой. До конца замёрзнуть он не успевает, и снова наступает лето, так что на криогенной есть колебания температуры в 0,2Кельвина и перепад давления и температур, а также времена года. Иногда в верхних слоях атмосферы, на высоте 5 километров над уровнем моря, а не озера, наши датчики даже фиксируют ветер, дующий со скоростью до 7 сантиметров в секунду. Так что не стоит думать, что Криогенная, это мир вечного штиля, мёртвый мир, где ничего нет. Здесь есть всё необходимое, смена времён года, текущая вода, собственное море, ветерок и даже жизнь. Поэтому я люблю выходить на поверхность, и гулять здесь, собирая образцы, или просто гулять. И не важно, что этот мир не похож на Землю, всё равно вдали можно увидеть горы, полазить по ледяным глыбам, помочить руки в ручье, и просто погулять. Хотя конечно, мир Земли знакомый мне по голографическим проекторам был куда богаче, но Земля теперь не наш мир, и всё что осталось, это Криогенная и её море и ветерок 7см в секунду. И да, я наполняю свою жизнь и тем и другим, и воспоминаниями о Земли, и прогулками по Криогенной, и просто полезным трудом на благо колонии.
Наконец, постояв и посмотрев на пейзаж, я пошёл обратно на базу, к подъёмнику, что ведёт в подземный сектор нашего городка на 250 человек, из которых 100 это маленькие дети. И да, кто-то скажет, здесь уныло. Но я большую часть жизни прожил в консервной банке межзвёздного корабля, места на котором было мало. И при этом я ещё помню Землю, её небо и краски, и для меня побывать на поверхности, увидеть космос и море, хотя бы такое, это настоящее счастье.
Поэтому я шёл вдоль ручья, и представлял себе, что эта мутная белая жидкость, на самом деле не криогенный водород, а как бы вода. И да мне даже слышно как он журчит, скафандр так устроен, чтобы через него всё было слышно, что происходит снаружи. А нано ткань столь тонка, что через неё можно потрогать всё, что меня окружает, при этом теплопроводность нано ткани почти ноль ватт на квадратный метр. И я не чувствую лютого холода снаружи, а то что снаружи не чувствует моего убийственного жара. То есть теплопроводность нано ткани столь мала, что почти ноль. Мой скафандр уже не был тем скафандром, в которых люди впервые вышли в открытый космос, ткань была тонка, лишнего веса мало, он был невероятно прочен, не мог порваться и через него можно было пощупать любой предмет снаружи, а воздуха хватало на несколько недель. Специальное устройство расщепляло СО2 превращая его в воздух снова и снова, расходуя лишь электричество своей почти вечной батарейки.