Имя ветра

Как я спустился с крыши, в лихорадочном бреду, весь избитый, – этого я совершенно не помню. Не помню я и того, как прошел три четверти мили через Свечники и Дощаники. Помню только, как свалился с лестницы, ведущей в подвал Траписа. Кошелек с деньгами был крепко зажат у меня в руке. Я лежал, дрожа и потея, и услышал тихое шлепанье босых ног по каменному полу.

– Что такое, что такое! – мягко сказал он, поднимая меня. – Тише, тише…

Трапис ходил за мной все то время, пока я валялся в лихорадке. Закутывал меня в одеяла, кормил, а когда сделалось ясно, что сама по себе лихорадка не пройдет, купил на деньги, что я принес, сладко-горькое лекарство. Он протирал мне лицо и руки влажной тряпицей и терпеливо, мягко приговаривал: «Тише, тише! Что такое, что такое!», пока я рыдал от бесконечных горячечных снов. Мне снились убитые родители, и чандрианы, и человек с пустыми глазами.

Очнулся я с ясной головой и нормальной температурой.

– У-у-у-у-у-ри-и-и-и-и! – громко сообщил привязанный к топчану Тани.

– Что такое, что такое! Тише, Тани, тише! – сказал Трапис, укладывая одного младенца и беря на руки другого. Ребенок по-совиному водил большими, темными глазами, но головку, похоже, не держал. В комнате было тихо.

– У-у-у-у-у-ри-и-и-и-и! – повторил Тани.

Я откашлялся, стараясь прочистить горло.

– На полу рядом с тобой стоит чашка, – сказал мне Трапис, гладя по головке младенца, которого держал на руках.

– У-у-у-у-у у-у-у-у-у-ри-и-и-и-и и-и-и-ха-а-а-а-а!!! – взревел Тани. Его крик прерывался странными вздохами. Шум взбудоражил еще нескольких мальчишек, они заметались на топчанах. Сидевший в углу мальчик постарше схватился за голову и застонал. Он принялся раскачиваться взад-вперед, поначалу еле-еле, потом все сильней и сильней, так, что когда он наклонялся вперед, то стукался лбом о голую каменную стену.

Трапис очутился рядом с ним прежде, чем мальчишка успел причинить себе серьезный вред. Он обнял раскачивающегося мальчика:

– Тише, Лони, тише! Тс-с-тс-с!

Мальчик слегка притих, но совсем раскачиваться не перестал.

– Ну что же ты, Тани, ну зачем же ты так шумишь? – сказал Трапис, серьезно, но без упрека. – Зачем ты устроил такой переполох? Лони же может ушибиться!

– У-у-р-ра-а-хи-и… – негромко отозвался Тани. В его голосе мне почудилось нечто вроде раскаяния.

– По-моему, он хочет послушать историю, – сказал я и сам удивился.

– А-а-а-а! – подтвердил Тани.

– Ты ведь этого хочешь, да, Тани?

– А-а-а-а!

Трапис помолчал.

– А я не знаю никаких историй, – сказал он.

Тани упрямо молчал.

«Ну ведь все же знают какую-нибудь историю! – подумал я. – По крайней мере одну историю знает всякий».

– У-у-у-у-ри-и!

Трапис окинул взглядом притихшую комнату, словно искал повода отвертеться.

– Ну-у, – нехотя сказал он наконец, – мы ведь уже давно историй не рассказывали, да?

Он посмотрел на мальчика, которого обнимал:

– Хочешь послушать историю, а, Лони?

Лони энергично закивал, едва не ударив Траписа затылком в щеку.

– А ты будешь хорошо себя вести и посидишь тихо, пока я буду рассказывать?

Лони прекратил раскачиваться почти тут же. Трапис медленно разжал руки и отступил. Приглядевшись к мальчику и убедившись, что тот уже не расшибется, он, медленно ступая, вернулся к своему стулу.

– Ну что ж, – тихо проговорил он себе под нос, наклоняясь и беря на руки младенца, которого только что положил, – есть ли мне, что рассказать?

Трапис говорил очень тихо, глядя в широко раскрытые глаза малыша.

– Нет, пожалуй, что нечего. А могу ли я что-нибудь припомнить? Ну, ничего не поделаешь, придется.

Он довольно долго сидел и что-то мурлыкал младенцу, которого держал на руках. Лицо у него было задумчивым.

– Ах, ну да, конечно! – Он выпрямился и сел прямее. – Ну что, будете слушать?

Это старая-старая история. Из тех времен, когда никого из нас еще и на свете не было. И даже наших отцов еще не было. Случилось это давным-давно. Может… может, лет четыреста назад. Да нет, даже больше. Наверное, тысячу лет назад. А может, и не тысячу, а поменьше.

На свете тогда жилось очень плохо. Люди голодали и болели. То голод, то великий мор. Бывали в те времена и многочисленные войны, и всякие прочие беды, а все оттого, что остановить это было некому.

Но хуже всего то, что по земле в те времена бродило множество демонов. Некоторые были мелкие и вредные – твари, что портили лошадей и заставляли скисать молоко. Но были и другие, намного хуже.

Были демоны, что вселялись в тела людей и заставляли их болеть или сходить с ума, но и это было еще не самое худшее. Были демоны наподобие огромных зверей, что ловили и пожирали людей живьем, не обращая внимания на их вопли, но и это было еще не самое худшее. Иные демоны похищали человеческую кожу и ходили в ней, будто в одежде, но даже и эти были не худшими.

Ибо был один демон, что возвышался над всеми прочими. Энканис, всепоглощающая тьма. Куда бы он ни шел, лицо его скрывалось в тени, и ужалившие его скорпионы погибали от той порчи, которой они коснулись.