К Горелкам он подъехал в половине четвертого. Пока опрашивал местных жителей, пока плутал по пыльным проселкам, отыскивая нужный объект, — прошло еще полчаса. Он увидел именно то, что ожидал увидеть. И услышал именно то, что ожидал услышать. Живописное место на окраине деревни, густые хвойники, луга, «стильная» поляна перед решетчатой оградой. За оградой — типичный «новорусский» особняк из бурого кирпича, беседка из того же стройматериала, асфальтовые дорожки между клумбами и газонами, трогательный гипсовый ангелок со страдальческой мордашкой, венчающий неработающий фонтан. Черный джип у крыльца, серебристая японская иномарка, подержанный «Фольксваген». На призывающий к вниманию гудок из-за подсобных строений, украшенных трогательной резьбой, вывернул коротко стриженный молодой человек в расстегнутой ветровке — явно спортсмен — зашагал к воротам. Турецкий представился. Молодой человек через ограду ознакомился с его удостоверением и кивнул.
— Хорошо, въезжайте. Вчера звонил районный прокурор, попросил оказывать вам всемерное содействие. Анастасия Олеговна дома.
— А остальные?
— И остальные дома, — молодой человек сдержанно улыбнулся. — Меня зовут Константин. Если хотите, можете побеседовать и со мной, но я бы вам не рекомендовал.
— Драться будете?
— Не буду. — Парень покосился в сторону крыльца. — Просто время потеряете. Я работаю в доме Бекасовых недавно, меня прислали на следующий день после того, как произошла эта ужасная трагедия… Разумеется, я знаю об этой ужасной трагедии, но не больше, чем все. Я даже парней этих несчастных не знал — Гришу и Максима. Видел их, конечно, в агентстве, но, знаете… у нас такое большое агентство…
Обитатели дома возникали перед глазами один за другим. Сравнительно молодая женщина с аккуратно уложенными волосами, усталым лицом и выразительными глазами — представилась домработницей Ольгой и повела Турецкого в дом. В гостиной перед внушительной плазменной панелью сидел мальчик — обладатель холеного лица и блеклых глаз. Ольга представила его Леонидом, сыном Павла Аркадьевича от предыдущего брака. Мальчик сухо кивнул, смерил Турецкого равнодушным взглядом, снова взялся за игровую приставку — через нее он общался с живописными монстрами, прыгающими по экрану.
— У вас большой дом, — заметил Турецкий, озирая вместительный холл, венчаемый галереей второго этажа и кучкой хрустальных люстр на куполообразном потолке.
— Это не мой дом, — улыбнулась Ольга. — Этот дом принадлежал Павлу Аркадьевичу, а сейчас он принадлежит Анастасии Олеговне. Возможно, скоро я отсюда уволюсь.
— А что так? — удивился Турецкий. — Не устраивает жалование?
— При Павле Аркадьевиче меня устраивало все, — вздохнула женщина. Настала пауза, она подняла голову, перехватила заинтересованный взгляд, вспыхнула: — Я не знаю, о чем вы подумали…
— А вы не давайте пищу для раздумий, — улыбнулся Турецкий.
— Впрочем, мне все равно, о чем вы думаете. После смерти Павла Аркадьевича здесь царит невыносимая атмосфера… Познакомьтесь, пожалуйста, с Инессой Дмитриевной, она спускается по лестнице. Это мама Анастасии Олеговны. Павел Аркадьевич был настолько добр, что разрешил ей жить с нами…
По лестнице спускалась женщина в длинном и почти скромном домашнем платье, отделанном старомодной вышивкой. Если бы он увидел ее со спины, то решил бы, что перед ним молодая дама. Она была невысока, хрупка, обладала гривой тщательно закрашенных волос. Но вот лицо… Турецкий галантно раскланялся, ловя себя на мысли, что с большим бы удовольствием куда-нибудь спрятался. Страшная штука — красота. Но с годами она становится еще страшнее. Ее лицо напоминало засушенную мумию, при этом на лице выделялись большие, подведенные тушью глаза, а губы были накрашены алой помадой. Впрочем, голливудских ужасов при встрече не произошло. Ольга скромно встала к стеночке, а дама сдержанно улыбнулась, поздоровалась, не протягивая руки.
— Вы из Москвы? Про вас рассказывал прокурор Виктор Петрович. А еще нам сказали, что раньше вы были лучшим следователем Москвы. Надеюсь, что теперь вы во всем разберетесь? Или вы уже не лучший следователь Москвы?
— А вы поможете, Инесса Дмитриевна? — улыбнулся в ответ Турецкий.
— Готова помочь всем, чем могу. Вопрос лишь в том, чем я могу вам помочь?
Похоже, работа в театральной администрации наложила на Инессу Дмитриевну неизгладимый отпечаток — в ее голосе зазвучали драматические нотки. И голос, в отличие от лица, вовсе не казался старым.
— Я попозже с вами поговорю, не возражаете? Хотелось бы в первую очередь пообщаться с Анастасией Олеговной.
— О, разумеется, — дама уступила дорогу, — Оленька проводит вас к ней. Но только не сильно утруждайте мою дочь, договорились? Настя столько всего перетерпела, мы так терзались, когда случилась эта страшная трагедия… — Голос дамы мелодраматично дрогнул. Она сглотнула, отвернулась, стала спускаться в холл. Турецкий с Ольгой поднялись в бельэтаж. Было слышно, как внизу пожилая женщина отчитывает пацана: