Имя убийцы

— Аккумулятор сел, — развел руками Лыбин, — разрядился полностью. Батарейка старая. Аховый полтысячи стоит, никак не соберусь приобрести. Да и зарплаты у нас… не московские. Пошел домой, поставил телефон на зарядку, через два часа позвонил маме. Кстати, можете проверить — уж этот-то звонок наверняка определился…

Предъявить охраннику было нечего. Теоретически все, что тот наплел, могло быть правдой. В какой-то миг Турецкий почувствовал шаткость своей версии. Одарил напоследок испытуемого проникновенным взглядом комиссара Мегрэ и удалился. Спустился во двор, побродил вокруг подъезда. Не самое приятное для проживания местечко — не всегда ладно с жилищными условиями у работников вневедомственной охраны. Практически стемнело, на детской площадке было безлюдно, за сараями монотонно гавкала собака, дул прохладный ветерок. Нарвется он когда-нибудь на хулиганствующие элементы…

Турецкий сел в машину, закрыл все двери, стал ждать. Чего он ждал, понималось смутно. Если у охранника в гостях некто, то рано или поздно этот некто должен уйти. Хотя не факт. Если женщина — к тому же незамужняя, — то может остаться до утра. Хорошо им там. Будут весело проводить время, совершать действия сексуального характера… Он раздраженно поскрипел зубами, сунулся в бардачок — не осталось ли чего-нибудь съедобного? Пусто: Ни еды, ни питья. Откинул голову, сидел дальше, занимался аутотренингом. Задумчиво смотрел на окна третьего этажа. А если в квартире тоже ждут, что он уедет? Ведь его машину, должно быть, видно. Нет, он мысленно восстановил расположение дверей в подъезде, — окна квартиры выходят на обратную сторону, из квартиры его не видно. Где же там его окна? Он вышел hj машины, добежал до обратной стороны здания. Гладкая стена, третий этаж, высоко. У Лыбина горел свет — «негромко» и за шторами. Никаких силуэтов. Ши— зуете, Александр Борисович?

Он вернулся к машине, стал набираться терпения. Пока он это делал, из подъезда вышел только один человек — явно тутошний, мужского пола, сильно прихрамывающий, с палочкой. Протащился мимо машины, страдая одышкой, растворился за сараями. И вошел в подъезд — один человек. Тот же самый. Снова протащился мимо — в авоське лежал продолговатый предмет цилиндрической формы — пропал в подъезде. Время тягомотно отмеряло минуты. Полчаса канули в вечность, сорок минут, пятьдесят. Утешало одно — срочных дел на текущий отрезок времени у него не было, нет особой разницы, где убивать время.

Но через час с копейками терпение лопнуло. В половине десятого он завел мотор, дал ему прогреться. Может, стоит ворваться в квартиру, игнорируя процессуальные формальности? Он не состоит на государственной службе, в чем проблема? А что это даст? Кто бы ни был в квартире (если там вообще кто-то есть), это не повод обвинять его в предумышленном преступлении. Люди имеют право находиться там, где им велит желание. А ему — лишний повод озираться в темных закоулках…

Спустя пятнадцать минут он запарковал машину на стоянке перед гостиницей, в скверном расположении духа промаршировал мимо столика администратора, поздоровался с Антониной Андреевной, поливающей цветы (интересно, она бывает когда-нибудь дома?), вошел к себе в номер…

Последующие полчаса он посвятил любимому занятию — включил проигрыватель, уставился на запись, запечатлевшую последние мгновения жизни трех человек. Карась, болтающийся на крючке, звук выстрела, ужас в глазах генерала. Что, интересно, чувствует человек, когда понимает, что он обречен и жить ему осталось хрен да нисколько?

Трудно представить, пока сам не окажешься в таком пикантном положении…

Турецкий почувствовал нехватку кислорода. Странная история… Он выбрался из кресла, распахнул окно, отдернул штору.

Кажется, история повторялась. В виде трагедии или в виде фарса? Ему опять мерещилось, что темнота перед гостиницей имеет глаза, она дышит, она испускает миазмы, она боится — Так же как и он…

Он отошел от окна, задернул штору. Липкий пот заливал глаза. Так и пулю в лоб однажды можно схлопотать. Горбатого могила исправит — он опять оставил пистолет в машине!

Да какого черта? Эмоции и раздражительность просто не дают взвешенно мыслить. Какая пуля? Если каждого следователя, пытающегося разобраться в безнадежном деле, отправлять на тот свет, то рука устанет. Ну, пришлют другого. Ведь он ничего не выяснил — даже догадок приличных нет, а если есть, то знает о них только он. Покушение отменяется, господин пугливый сыщик…

Он взял телефон, отыскал нужный номер, вызвал абонента.

— Вы далеко? Прекрасно. Такое ощущение, чТо можно приступать…

Убеждая себя из последних сил, что никакой опасности он не подвергается, Турецкий подошел к окну, отдернул штору. Полюбовался на полную луну — желтая, отчетливая, насыщенная ядом. Как видите, ничего ужасного, господин Турецкий, продолжайте в том же духе. Он вышел из номера, заперев его на ключ, снова промаршировал мимо столика администратора (добрейшая Антонина Андреевна уже куда-то смылась), вышел на улицу.