Имя твоего волка

— Потому что ты собираешься… — неуверенно начала Марго, чувствуя себя так, как не чувствовала уже давно. Просто маленькой и глупой девчонкой, которая сделала что-то не так. И теперь робеет и запинается перед этой строгой женщиной с огненными глазами — прямой, строгой, высокой и разгневанной — и совершенно непохожей на прежнюю сгорбленную старуху.

— Потому что ты всегда пропускаешь мимо ушей самое главное, Марго. И когда-нибудь это будет стоить тебе жизни. Я говорила, что луна — это зеркало. И время от времени необходимо смотреть в зеркало, Марго. Чтобы узнать, кто ты и какая ты — на самом деле. И чтобы не забыть это. Ты поняла?

Марго торопливо кивнула.

— Ты должна понимать, что ты делаешь, девочка. Иначе это все не имеет смысла, — она вздохнула, и бездонная глубина ее глаз как будто приблизилась — и немного потускнела, но голос все еще был резок — и юн, когда она спросила: — Что ты видела в этом огне, который заставил тебя плакать, девочка?

— Не знаю, — растеряно пробормотала Марго, сбитая с толку неожиданным вопросом, и вполне серьезно попыталась припомнить, что ей почудилось в завораживающей пляске костра. Кажется, кажется…

— Не надо, — вдруг оборвала ее мысли старуха, и ее голос уже был тих и немного хрипловат — как будто она внезапно постарела. — Иногда лучше не вглядываться слишком сильно… Иногда лучше не вспоминать, если ты не хочешь. Ты о чем-то думала, девочка, перед тем, как перестать слушать меня?

— О маме, — отозвалась Марго, наконец, решившись посмотреть в ее глаза, которые так напугали ее. И увидела, как затягивается в них черный головокружительный омут — обманчиво-безобидной безмятежностью — как пленкой ряски; и тяжелые старухины веки прихлопывают и гасят пылающий в ее глазницах огонь.

Старуха снова стала старухой. Сгорбилась и даже словно уменьшилась ростом. Хмыкнула, с оханьем и кряхтеньем усаживаясь возле Марго — на лысый как пятка, с объеденной жуками корой, ствол поваленного дерева. И, сунув в огонь еще одну ветку, задумчиво посмотрела как пламя, вцепившись в дерево, сворачивает его в черные хрупкие лепестки.

Старуха, ведьма без имени

…сунув в огонь еще одну ветку, она задумчиво посмотрела как пламя, вцепившись в дерево, сворачивает его в черные хрупкие лепестки.

«Я устала,» — подумала старуха, неожиданно ощутив тяжесть на своих скрюченных плечах. Тяжесть многих десятков лет, со счета которых она часто и сама сбивалась, пытаясь припомнить — и уложить в своей памяти рядком, как бусины на нитке — свои воспоминания. Только нитка, видно, уже подгнила — и бусины рассыпались, выскальзывали из непослушных узловатых старухиных пальцев. А иногда вдруг шлепалась в ладонь какая-нибудь особенно яркая сияющая драгоценность. Старуха разглядывала ее и так и эдак, вертя в дрожащей руке — и тщетно пытаясь узнать себя в черноволосой ясноглазой, сильной женщине — на искрящемся дне нежданного воспоминания.

Она не помнила своего имени. «В имени весь смысл… иногда имя — это единственное, что остается», — однажды сказала она девчонке… или еще скажет — когда-нибудь. В последнее время прошлое и будущее перемешивалось в ее глупой старой голове — и еще не исполнившееся будущее казалось иногда яснее и определеннее прошлого…

Она не помнила своего имени — потому что не хотела его помнить. «Иногда лучше не вспоминать, если ты не хочешь», — она знала, о чем говорит. Она много чего не хотела вспоминать. Много имен, лиц, слов… смеха и слез, от которых так быстро прибавляются морщины на юном женском лице… Интересно, от чего больше — от смеха или слез? Странно, сейчас даже почти невозможно поверить, что раньше у нее совсем не было морщин. Раньше, когда она была черноволосой, ясноглазой и сильной… Нет, не так.

Раньше, когда она БЫЛА.

…А после этого некоторое время — пока она не поняла, что это бессмысленно и бесполезно — она изводила себя бесплодными воспоминаниями и сожалениями. И размышлениями. О том, каким могло бы быть ее прошлое. До тех пор, пока не поняла, что это все уже было — определенно, окончательно и неизменно. И прошлое — и тем, более, как это ни странно звучит, будущее. Будущее, пожалуй, иногда даже больше определено и неизменно. Потому что с ним ничего нельзя поделать. Его можно просто ждать. А прошлое — прошлое можно забыть. Если уж на то пошло, прошлое можно забыть вместе со своим именем. То есть, окончательно — и неизменно.

…Она не будет говорить девочке, что иногда не остается даже имени. Ничего. Только горсть блестящих бусин на подгнившей нитке. Стекляшки — или алмазы? И стоят ли они того, чтобы пытаться удержать их дрожащими усталыми пальцами, и осторожно, бережно и нежно, по одной — переложить их из костлявой старческой ладони в детские, доверчиво протянутые руки? Руки, которые еще толком не знают, что делать со всем этим добром…