Имя, некогда славное

Мы хорошо помним, что пастораль — условная форма, но гораздо хуже помним, как часто эта форма идеологизировалась, становилась способом высказывания политических идей. Изображению природы и патриархальной сельской жизни сопутствовал идеал покоя, благополучия, процветания, нравственных достоинств. Чаще они виделись в прошлом, рождали вздох сожаления. Но они могли переноситься и в будущее, предсказывая наступление нового золотого века, новой эры. Не случайно именно в эклоге Вергилия усматривали предсказание Христа: Поуп подражал ей в «Мессии», одном из самых популярных стихотворений, переведенном на все европейские языки, в том числе неоднократно и на русский.

И в отношении современности мечту о золотом веке могли припоминать не только ей в укор, но и для ее восхваления, полагая золотой век возрожденным под мудрым правлением Августа или Анны, воспетых Вергилием и Поупом.

Просветительская мысль раздвинула земные пределы и в то же время открыла для себя единство мира, процветание в котором не может быть полным, пока оно не станет всеобщим, пока справедливость не воцарится повсюду. Картиной этого всеобщего благополучия и венчает Поуп поэму, основывая просветительскую утопию близкого золотого века на разумной деятельности человека, осознавшего, что мир един, независимо от того, живет ли он в Лондоне или в Новом Свете, носит ли он пудреный парик или пучок перьев.

Единство интересов вначале явило себя конкуренцией, враждой, войнами, полем битвы в которых стали едва ли не все континенты. Однако Поуп верит, что с окончанием войны это единство может сказаться иначе — взаимной свободой общения, взаимными выгодами торговли.

Торжественным, ликующим гимном завершается поэма, выражающим веру прекрасную, но утопическую. Мечта о всеобщем процветании, о мире остается мечтой; о мире даже не всеобщем, но хотя бы в Англии, самой просвещенной стране, где, казалось бы, и следовало прежде всего ждать победы Разума.

Вместо этого перспектива мира с Францией стала поводом для острейшей политической розни между двумя партиями: вигами и тори. Существующие под этими именами партии уже около трех десятилетий, как полагали тогда многие, угрожали единству нации и мощи государства. Почти всегда, прежде чем осудить неразумие противников, произносили слова осуждения самой партийной борьбе.

Всеобщим мыслям, как всегда, Поуп находил незабываемо афористическое выражение:

Умеренность в любом ценю я споре,
Для тори — виг, у вигов числюсь тори.

Однако при всей ее желанности умеренная, разумная позиция — иллюзия. Вот и «Виндзорский лес» был воспринят как аргумент в пользу ратующих за прекращение войны тори. Поэма стала для ее автора поводом к сближению с ведущим памфлетистом партии — Джонатаном Свифтом и лидером ее воинствующего крыла — виконтом Болингброком, в ту пору государственным секретарем, направлявшим иностранную политику.

За Болингброком — сельские сквайры, «охотники за лисицами», разоряющиеся под гнетом военного налога и люто ненавидящие новых деловых людей Сити — опору вигов. Конечно, не для того, чтобы удовлетворить их политическим и эстетическим вкусам, писал Поуп. И все-таки объективно поэма приобретала силу политического памфлета, не достигая своей главной цели положить конец и войне и вражде. Для Поупа она ускорила разрыв с прежними друзьями — кружком Аддисона — и способствовала приобретению новых.

Самый авторитетный современный биограф и знаток Поупа Мейнард Мэк находит у него «талант дружбы», который не оставлял его, независимо от того, возносило ли колесо Фортуны или, напротив, повергало в бездну людей, ему близких. Поуп оставался им верен, опровергая прижизненные сплетни, переросшие в посмертную легенду о его злобном, завистливом и низком нраве. Ровностью или мягкостью характера Поуп не отличался, но источник легенды скорее в другом, в том, что он умел быть как другом, так и врагом, непримиримым, беспощадным.

Именно теперь начинается для него дружеское общение, перерастающее в литературное общество или, во всяком случае, в кружок, члены которого, а среди них главные — Свифт, Гей, Поуп, Арбетнот — подписываются общим псевдонимом: Мартин Скриблерус, то есть Мартин Писака.

У Поупа в этом кружке особая роль. Вместе с другими он нападает, насмешничает, но время для его сатиры еще не пришло. Пока что его присутствие более важно как напоминание о тех ценностях, ради которых и обличаются бездарность, педантизм, незнание. Поуп — лучший современный поэт, а значит, ближе других стоящий к великой культуре прошлого.

Снова как будто бы возникает требующая выбора альтернатива: древние или новые? В теории она преодолена, но на практике сохраняется ощущение того, что необходимо огромное усилие, чтобы вступить в культурное пространство, где вечными ориентирами — творения великих. Как рядом с ними не ощутить своей малости, незначительности сегодняшних людей и событий! И все-таки Поуп пытается совместить в одном масштабе изображение современности и прошлого.