Имя дома твоего (с иллюстрациями)

Опять-таки «вор сткла», опять какой-то удивительный случай, с которого будто бы все и началось. Так {290} названия не создаются, но в тогдашних американских газетах тысячи пронырливых репортеров сочиняли и передавали подобные басни постоянно, и беспощадный Сэмюэль Клеменс не упустил случая поиздеваться над их учеными справками.

Ах уж эти топонимические догадки любителей! Им достаточно заприметить в слове один-два звука, общих с названием места, и — трах-тарарах! — готова теория о тесной связи между ними. А как быть со связью по смыслу: ведь мало же того, что звуки похожи?

Нет ничего проще: всегда можно сочинить какую-нибудь легенду, которая все объяснит. То это лань, перешедшая вброд Майн, как в твеновском рассказе об имени Франкфурт, то подзорная трубка, оброненная в реку Петром, как в случае с Ворсклой, то сын, родившийся у славянского князя в момент основания города, который и был поэтому назван Будишин — то есть «пусть будет сын!» [92]2 Таких народно-этимологических легенд множество, и мы сами постоянно передаем их друг другу, не заботясь о правдоподобии.

«Кинешма?.. — рассеянно произнесла путешествующая на волжском теплоходе Нина из романа Н. Верховской «Молодая Волга», глядя на прибрежный городок. — Нерусское слово какое-то...»

«Почему нерусское? — тотчас с праведным негодованием кидается в бой ее спутник, старый, знающий все (кроме топонимики!) волгарь. — Кинешма — «кинешьмя». Решма (есть и такой населенный пункт поблизости) — «режь мя»... Даже легенда есть насчет этих названий...»

Ну конечно, легенда (ее правильнее было бы, как у Лескова, назвать «лыгендой») есть: совершенно нелепая. Злой князь разлюбил красавицу. С намерением избавиться от нее, он понес ее на руках куда-то по приволжским разлужьям. Красотка понимала, что дела ее плохи, но не могла, очевидно, взять в толк, какой именно способ погубитель хочет избрать для ее умерщвления. Поэтому у Кинешмы она спрашивала: «Кинешь мя?» (очевидно — в Волгу), а возле Решмы начала уже странным образом уговаривать негодяя: {291} «Режь мя!» — может быть, предпочитая такую смерть утоплению.

Все это придумано так неумело и грубо, что и доказывать тут нечего. Но ведь — легенда! Приходится верить! И Нина, видимо, верит, хотя ее собственная догадка куда более правильна: вполне возможно, что оба эти имени не русского, а финского происхождения; а если и русского, то, конечно, совершенно иного, чем в народном предании.

Есть в Куйбышевской области село, много лет носившее имя Бектяшка. Возможно, когда-то его владелицами были дворяне из рода Бекташевых. А так как эта фамилия связана с тюркским словом «бекташ» — «пляшущий дервиш», то допустимо и предположение, что имя места произошло прямо отсюда: кругом немало тюркских названий.

Конечно, русскому населению «бекташ» непонятно, да и фамилия Бектáшевы ничего не говорит уже очень давно. А объяснить как-нибудь название своего села всегда хочется.

В русском языке имеются два подходящих слова: «бег» и «тяжкий»: как бы связать их с «Бектяшка»? И вот слагается та самая сказка, которая, как известно, «скоро сказывается».

«Забрели как-то в наше береговое село волжские бурлаки, озорники, пьяницы и буяны. Ну, деды наши терпели-терпели ихнее безобразие, а потом терпение лопнуло, и взялись мужики за дреколье...»

Изгнанные бесчинники мчались прочь в смертном страхе, не смея обернуться на полном ходу и восклицая от времени до времени то, чего ни один спасающийся бегством никогда не воскликнет: «Ох, бег тяжкий!» А селяне, навек запомнив это, самое, очевидно, знаменательное в истории их родного дома, происшествие, окрестили свое село Бектшка...

Склонность человека так произвольно «этимологизировать» названия мест живет в его душе с древнейших времен. Ведь даже библейская легенда о пророке Ионе, проглоченном китом и затем вернувшемся благополучно обратно, основана на такой именно «народной этимологии» имени ассирийской столицы Ниневии. Иона, видный иудей, был захвачен в плен и отвезен в Ниневию. Это название было связано с ас-{292}сирийским «нуну» — «рыба»; даже в надписях слово «Ниневия» изображалось иероглифом, означавшим рыбу. Великолепно: значит, Иона и был проглочен рыбой! Но внутри какой же рыбы человек может некоторое время пребывать, а затем выбраться на поверхность? Разве что внутри кита (в те времена «чудо-юдо рыба-кит» признавался именно рыбой)... Основа для вымысла налицо, и вот века и века люди благоговейно читали о том, как «бе Иона во чреве китовом три дня и три нощи...» А Иона какой-то срок прожил в плену в Ассирии, в Ниневии, и только!

Так было во времена библейские, так бывает и в наши дни. Соблазняют подобные фокусы с названиями мест даже поэтов. Я с удовольствием приведу вам, так сказать, «под занавес» этой главки, забавную пародию Бронислава Кежуна на стихи С. Маркова; пародия, помимо желания ее автора, имеет не только литературный, но и чисто топонимический смысл и интерес.