К вечеру буран стал замирать. Слабели его порывы, затихали громкие взвизги. Быстро опустились сумерки. К поселку Веселому, который стоял в двух километрах от Крутоярова, подъезжали уже в темноте. Фары, вильнув длинными лучами на повороте, выхватили невысокую фигуру. Нефедыч, обычно не жаловавший пассажиров, затормозил:
— Гонит же куда-то бедолагу в таку непогодь.
Бедолагой оказалась невысокая, худенькая девушка. Она нерешительно приблизилась. Нефедыч включил в кабине свет, строго прикрикнул:
— Лезь быстрей! Особого приглашенья ждешь?
Андрей открыл дверцу. Девушка смущенно и благодарно посмотрела на него и кивнула. Нефедыч щелкнул, выключая лампочку в кабине, и тронул машину. Но Андрей успел разглядеть глаза девушки. Они показались ему знакомыми, словно он уже где-то видел их.
В центре Крутоярова девушка попросила остановиться, поблагодарила, вышла. Невысокая худенькая фигурка скрылась за крайними домами, и Андрей неожиданно вздрогнул… Он слабо запомнил лицо матери, а вот глаза помнил, вспомнил и сейчас…
Он только что проснулся, когда она подошла к нему, поцеловала и сказала, что скоро вернется. Стукнули двери. Андрей выскочил из-под одеяла и подбежал к мерзлому окошку, протаял дыханием ледок и в маленькую дырочку увидел, как мать, часто оглядываясь, идет с отцом по переулку. И так четко видится, вспоминается ему сейчас, уже взрослому, мать: белый, ослепительно белый переулок под морозным солнцем и посредине его — мать в черном пальто. Из больницы она не вернулась…
И вот встреча с этой девушкой, ее глаза… глаза незнакомого человека и глаза матери до удивления схожи. И тот же теплый взгляд…
Тетя Паша, как всегда, ждала Андрея, не ложилась. По телевизору показывали иностранный детектив, и в избе слышалась неумолкающая пальба. Тетя Паша от выстрелов пугливо вздрагивала, озиралась, но телевизор не выключала. Заметив усмешку Андрея, пояснила:
— Скучно мне, Андрюшенька, одной-то. Всякие мысли в голову лезут.
— Придется жениться и подарить тебе ляльку, — пошутил Андрей.
— Вот бы ладно было…
Они досмотрели с тетей Пашей детектив, и Андрей пошел спать. Но уснуть не мог, снова и снова вспоминал все случившееся за день и, уже засыпая, уже в полусне, увидел как наяву теплые материнские глаза.
Красное кирпичное здание райповской конторы стояло в самом центре Крутоярова. Высокое крыльцо, тяжелая, внушительная дверь, обитая железом. Она была на толстых, тугих пружинах и, если ее забывали придерживать, оглушительно, как взрыв, хлопала. В узком коридорчике, на старых, ободранных стульях сидели и курили грузчики, кого-то ждали. Из дверей кабинетов доносились стуканье машинок, щелканье арифмометров и невнятный, слитный гул голосов.
Приемная председателя райпо Козырина находилась в самом конце коридора; войдя в нее, Андрей словно очутился в другом здании. Щелястые, плохо покрашенные полы сменились красивым, ярким линолеумом, грязно-синяя краска стен — полированным, приятным для глаз деревом, ободранные стулья — рядами удобных кожаных кресел.
Увидев эту перемену, Андрей понял, как стушевался и растерялся здесь Иван Иванович Самошкин. Пока он шел в своей рабочей одежде мимо грузчиков, он еще чувствовал себя нормально, а войдя в приемную, конечно же, растерялся.
— Вы к кому? — Пухленькая, как пышка, секретарша, затянутая в узковатые для нее джинсы, оторвалась на минуту от пишущей машинки.
— Я из редакции. Агарин. Мы по телефону с Петром Сергеевичем договаривались.
Секретарша поднялась, качнула бедрами, скрылась за дверью, вышла.
— Проходите.
Навстречу Андрею поднялся из-за стола стройный мужчина с благородной сединой на висках и с небольшими, аккуратно подстриженными усами. Козырин Петр Сергеевич. И в одежде, и в облике, и даже в том, как аккуратно были подстрижены красивые черные усы, — во всем у него была своя четкая продуманность: ничего лишнего, все строго, официально. И голос мягкий, ровный.
— Присаживайтесь, Андрей Егорович. Разрешите, я с письмом ознакомлюсь.
Козырин аккуратно вытащил письмо из конверта, аккуратно снял скрепку, отложил редакционный бланк в сторону и, сохраняя на лице строгость, стал читать. Прочитал, скрепкой приколол редакционный бланк, вложил письмо в конверт и протянул Андрею.
— Самошкин, конечно, прав. Но нет у нас возможности продать ему сегодня машину. Я же ведь не завод, не выпускаю их. И тем более, как вам должно быть известно, разнарядку дает райисполком. Нет машин. Если нужен официальный ответ, мы напишем.
Андрей растерялся. Пока он собирался с мыслями, Козырин поднялся из-за стола и протянул руку. Задерживаться дольше было уже глупо. Пожал сухую ладонь и вышел. Проскочил мимо пышной секретарши, и вот уже позади сверкающая приемная, а впереди длинный коридор со щелястыми полами, где на стульях по-прежнему сидели и курили грузчики. Дверь за ним оглушительно хлопнула.