Именем народа Д.В.Р.

— Ага, сплошной благодетель! Будя! — обрезал Гадаскин, уже решив. — Когоче, так! Все, что нашли, забигаем и опгиходуем. На лошадей хозяев поищем.

Усмехнулся, посмотрев в маленькие хитрые глазки Филиппа.

— Поищем, поищем!

— А лошадям, ежели по совести, все равно, какие у них хозяева, старые или новые…

Цупко вложил во фразу максимум безразличия.

— Будя, сказал! Насчет винтовки — выясню досконально. А тебя, гожа, пока забигать не стану. Тащи-ка бумагу и пего!..

Под диктовку Гадаскина Филипп Цупко написал обязательство тайно помогать уголовному розыску. Старательно вывел кривые строчки каракулей, незамысловато подписался. Подул на бумагу и протянул ее Гадаскину:

— Завсегда рады и готовы послужить! За доверие премного благодарен! А можа чайку на дорогу, а? С ватрухами и калачами, маслицем топленым, сметанкой! Как, гражданин начальник? Не побрезговайте! Щас Мишане скомандую подкочегарить самоварчик!..

— Погодь! — Гадаскин схватил за рукав кинувшегося было распоряжаться Филиппа. — Ты, что, сдугел от усегдия? Ты, смотги, языком не тгепли! Я и ты знаем! Сам буду отчет принимать! Понял, дугья башка?

— Ага! Как не понять, начальник! Полная секретность!

— Именно! Посему чаи у тебя гонять мы не будем, сообгажай! А своим домочадцам — ни словечка! И — никому! Ежели хто — хучь, вон, знакомец твой, дед плешивый, поинтересуется, то скажешь, мол, обошлись геквизицией чужого добга, а к себе, де, сыскаги, еще затаскают. Угазумел, Филиппок?

— О, начальник, — голова! — сыграл восхищенность Цупко.

— То-то! — подобрел Гадаскин. — Ладноть, хогош базагы газводить.

Вышел в сенцы, оглядел неприбранный стол.

— Эй, Цупко! Здеся я, здеся, — в ухо откликнулся Филипп, следуй за Гадаскиным по пятам.

— Ты, это… для чая нам с собой собеги, а то в Читу затемно добегемся…

— Об чем разговор, начальник, — тут же засуетился Филипп, обратно в горницу нырнул, зазвенел там стеклянным.

Гадаскин пригнулся, чтоб не снести притолоку, и вышел на крыльцо.

— Ашихмин, Баташев! — позвал зычным голосом. — Отпгавляемся! Лошадей отгоним поутгу во втогой участок к Егмилову, пущай газбираются насчет хозяев. По-моему, от них сообщение было по конным кгажам… Попов, мясо напгямую к нам, сами газберемся. И телегу тоже изымаем для выяснения хозяина.

Чуть помедлив, окинул взглядом стоявших у большого заезжего дома Спешиловых в полном составе и охотника Митрича, бестолково перебиравшего кисточки крученого опояска. Громко, чтобы слышали все, объявил подчиненным:

— Гьяжданина Цупко забигать пока не будем… Куда, на хген, он денется!

Повернулся к выскочившему как раз на этих словах из дома Филе, который тут же застыл с прижатым к животу объемистым узлом и вперил преданный взор на Гадаскина.

— …Гассказал все, как на духу. Конешно, еще пговерим, но, думаю, от семьи отгывать гезона нет. Пусть пока ребятишек нянчит, никуда не денется! — повторил Гадаскин и показал Цупко кулак. — Понял, гожа! Смотри! Я тебе сказал! В следующий газ цегемониться не буду! На чем попадешься — то тебе и аукнется! С зачетом всего пгедыдущего. С пгисыпочкой, так сказать!

Закончив речь, начальник угрозыска с достоинством пересек двор, не обращая внимания на косолапящего сзади Филиппа с узлом, подошел к своей лошади, хрумкающей вместе с другими сенцо под навесом, куда загодя, между делом, увел их от крыльца хитрован Попов.

Разобрав поводья, Гадаскин легко и привычно взлетел в седло, напоследок еле слышно бросив Филиппу:

— Не вздумай дугить меня — не слезами умоешься…

Спустя несколько минут четверка милиционеров и тарахтящая телега с изъятым мясом и двумя плетущимися за ней на привязи коньками потянулись от ворот к тракту.

На телеге правил Попов, кося взгляд то на ехавшего впереди Гадаскина, то на белый узел с харчами, приткнутый на телегу с левого боку оставшимся у ворот хозяином…

И глаза Цупко мазнули напоследок по белой холстине, в которую завязал он пару бутылок неплохого самогону, отварную свиную ножку, шаньги и калачи.

Когда милицейская кавалькада скрылась за отворотом на тракт, Филя наконец вытер пятерней потный лоб — уф, пронесло!

— Катерина! — рявкнул во все горло, но, увидев, что девушка выскочила на крыльцо испуганная, тон смягчил.

— Там, Катя, в горнице, на загнетке, папироски лежали, притарань сюды, будь ласка. Курнем с Ляксей Андреичем душистого табачку апосля такого шухеру!

Филипп долго смолил табак, доставая из картонной коробочки папиросу за папиросой. Бизин не курил.

Молчали.

Наконец Алексей Андреевич полуутвердительно воспросил:

— Так понимаю, плату известную заплатил, Филя?

— Дык, а чо жа… Думать, сыскарь бы иначе отвязался? — Цупко глубоко затянулся, оторвав папиросу от губ, ногтем большого пальца стряхнул пепел, кривя яростно сжатые губы, еле различимые в бороде. Повернулся всем телом к Бизину.