Именем народа Д.В.Р.

По должности Бизин-старший принадлежал к старшим чинам администрации каторги, входил в круг местного «благонравного обчества» наряду с горной интеллигенцией — инженерами, маркшейдерами, а также офицерскими чинами тюремной стражи.

Правда, нравы каторжного края были таковы, что понятие «интеллигенция» больше относилось к ругательным и пугающим. В детских воспоминаниях Бизина-младшего крепко засела фамилия горного инженера Разгильдеева, настоящего тирана Карийских промыслов. Рассказывали, что однажды его даже приняли при дворе Его Императорского Величества, и Разгильдеев самолично обещал царю добывать ежегодно по сто пудов золота, ежели дадут ему побольше дармовой рабочей силы — казенных преступников.

Желаемое получал исправно — этапы регулярно доползали до приисков. Исправно и Разгильдеев отсылал в Северную Пальмиру золотишко. Обещанное царю-батюшке исполнял ревностно, днем и ночью, попустившись какой-либо личной жизнью. Это и была его жизнь — расхаживать среди каторжан, заявившись на тот или иной карийский прииск, с плетью-трехвосткой, в кожаные концы которой был вшит свинец. Бил и уродовал каждого подвернувшегося ему на беду рабочего-каторжанина, в коем видел нерадивость или, хуже того, злой умысел. Большинство фамилий забитых им до смерти несчастных время стерло, но осталось на приисках кладбище в сотни безымянных могил, прозванное в народе Разгальдеевским.

Как и немногие сверстники — дети чиновников Нерчинского горного округа, Лешенька Бизин дома жил мало. После окончания начальной Карийской школы, по твердому решению отца, был отдан в Читинское коммерческое училище. «Учись, Лешка, на купца! — смеялся отец. — Авось и откроешь гильдию купцов Бизиных…» Конечно, Бизин-старший просто зубоскалил, скуки ради. Учили-то Лешку больше на бухгалтерского конторского служку, учебу свою он ненавидел, и если бы не страх перед отцом…

Отдушиной были каникулы, особенно летние. Их Алексей обычно проводил в кругу семьи, на приисках. На лоне чудесной забайкальской природы. Рыбачил, собирал ягоды и грибы. Стал постарше — отец подарил легкую тульскую одностволку-берданку. Но азартом охотника Бизин-младший так и не проникся, поэтому на охотничьих выездах чаще у табора ошивался, слушал под треск костра нескончаемые рассказы подручного люда.

Главным рассказчиком здесь слыл разбитной, с плутоватым выражением рябого, похожего на ноздрястый гречишный блин лица, конюх Степан. Собственно, на конном дворе управления приисками его никто по имени-то и не кликал. Чаще по прозвищу — Босяком, на которое конюх откликался привычно и охотнее, чем на законное имя. Был он из ссыльно-поселенцев. Срок свой уже отбыл, да так и прижился на промыслах.

Уверившись в добром и веселом нраве поселенца, Алеша со своими мальчишескими просьбами обращался именно к Степану-Босяку: смастерить или починить что-то — поначалу из игрушек, а потом и из охотничьей амуниции. Когда появлялась надобность куда-либо съездить, конюх давал Алексею шустрого и умного Гнедка, послушного стременам и поводьям.

У костра же Босяк просвещал паренька по части нравов и законов преступного мира.

Жестокого и бесчеловечного нутра уголовщины в рассказах Босяка словно и не существовало. Залихватские истории были полны романтикой уркаганского братства, чести и отваги. Отчаянные похождения разных благородных Валетов и Королей, Сонек и Манек — Золотых ручек, прочей «чесной компании» следовали железным, непреложным законам благородной «дербанки» — строгой справедливости при дележе добычи; неписаным правилам грабить богатых и раздавать все нищим; гордым понятиям высокой воровской чести, оскорбление которой смывается только кровью; повседневной, доходящей до аскетизма, скромности «рыцарей ночи». И конечно же обязательности шикарной гулянки «чесного люда» по благополучному завершению крупного «дела», — дескать, знай нашу щедрость, удаль и размах!

Алешу истории Босяка покоряли и завораживали. Невольно он сам уже втянулся во все эти россказни, пересказывал их друзьям, вкручивая вычитанные в авантюрных романах детали «благородного разбоя» в услышанное от Степана. Иногда даже выдавал придуманное за случившееся при его участии. Кстати, именно Лешенька и придумал это столь гордо звучащее — «рыцари ночи».

Увлечение Босяком и его «учением» дома не афишировал, ибо рука у горного мастера Бизина была тяжелой. Папаша об уголовниках мнение имел одно: чем больше их сдохнет, тем лучше. В глубине души с отцом трудно было не согласиться: среди невольных обитателей карийской каторги почему-то совершенно не встречались одухотворенные уголовной романтикой типажи. Каторжники по-звериному дрались между собою за пайку хлеба и другие кандальные «блага», а дабы избежать палочной расправы за совершенную провинность, терпели любые унижения, жалобно голося и ползая червяками в пыли, доносили друг на друга по малейшему поводу. Героями блатного романтического мира на карийской золотодобыче и не пахло.