Именем народа Д.В.Р.

— Будет, Миша, обязательно! И может, ты ее еще и захватишь! Ведь она уже, эта жизнь, начинается. За нее бился народ, не жалея крови! А такие, как все эти харбинцы и ленковы, гутаревы и прочие, снова тянут в прошлое, в первобытное, Миша! Власть денег — это, брат, власть тьмы! Хочешь пример? Вот — из обзора Читинской уездной милиции за ноябрь. Послушай, что товарищ начальник Кибирев сообщает…

Фоменко снова склонился над столом, вытянул из вороха бумаг лист, стал читать вслух:

— «В I участке вверенной мне милиции имеются прииски золотопромышленного товарищества братьев Шумовых, где все работы и инвентарь забрала трудовая артель рабочих, в среде которых, по донесению начальника участка милиции, имеется много преступного элемента. По случаю хорошего вооружения названной артели бороться с преступностью силами милиции является затруднительно и совсем непосильно, ввиду плохого вооружения наружных сотрудников участка. На приисках развито сильное пьянство и выгонка самогонки…» Каково, Михаил? Образовалась на приисках своя республика, вооруженная до зубов! А товарищ Кибирев эдак стыдливо их трудовой артелью рабочих называет! Истинный Клондайк, Миша!

— Это кто, Дмитрий Иванович? — обеспокоенно спросил Баташев.

— Эх, парень-паренек… Тебе бы учиться в хорошей школе! А мы тебе вместо учебника — «наган»! — с горечью проговорил Фоменко, глядя на Баташева. — Это, Миша, такие есть богатые золотоприиски в Северной Америке, в Канаде. Там тоже бандитства хватило. Золото к себе такую публику собирает, как свечка мотыльков!

Фоменко отвернулся к столу, бесцельно переложил несколько бумаг. Баташев понимал, о чем думается ему сейчас. И у него из головы не выходил Северьян.

— Дмитрий Иванович, давайте я за чаем сбегаю в дежурку! Там ребята всегда чайник на печке держат, а у меня добрый кусок карымского имеется. Ду-у-шистый!

— А и то дело! — улыбнулся Фоменко.

Когда Михаил убежал в дежурку. Дмитрий Иванович подошел к окну, затянутому синим узорчатым рисунком зимы, провел горячей рукой по толсто намерзшему на стекло льду.

Внезапно подумалось, что он послал Северьяна на верную гибель. И не потому, что испугается Северьян, не выдержит. Покидаева после меркуловских застенков и подпольной работы в тылу японских войск вряд ли чем испугаешь. Но одно обстоятельство они упустили!

Дмитрий Иванович приложил настывшую от окна руку к запульсировавшему жгучей болью виску. Как же они это упустили?! Разве он, битый и тертый сыскарь, повидавший такое количество преступного сброда, изучивший множество их гнусных повадок, мог забыть, что в серьезной, погрязшей в кровавых грабежах, разбоях и убийствах бандитской своре практически всегда новичку предстоит испытание, и чаще всего это — испытание кровью. И где гарантия, что этот жестокий экзамен не встанет перед Северьяном? По закону подлости, проверку на кровь вряд ли новичку выпадет пройти, прикончив какого-нибудь оттырщика из бандитов. А через невинную жертву Северьян, конечно, переступить не сможет. И это для него означает разоблачение и гибель!

Фоменко сумрачно отвернулся от окна. Зачем он так легко согласился, не устоял под напором молодой отваги? Да… Впрочем, что обманывать себя! Потому что он хотел этого! Хотел… А если — самое худшее? Что тогда?.. Но ведь ясно-понятно и другое: как бы он, Фоменко, поступил, не будь такого удивительного совпадения, как знакомство Харбинца и Северьяна-Хряка? Как бы поступил… Искал бы, все равно искал бы любые способы добраться до этого затаившегося зверя. Ленков… Где он, что замышляет?

Фоменко не слышал, как вернулся в кабинет с чаем Баташев, как он осторожно поставил горячий стакан для начальника на краешек стола, а со своим — тихо вышел.

3

Обосновавшись в просторном доме Василия Попикова по Большой Арендаторской улице, Ленков первые два дня отсыпался на мягких перинах.

А 31 декабря утром пришел портной Тараев, с запиской от Бизина: «Как устроился, дружище? Надо бы посмотреть на тебя, говорят, дрыхнешь, как медведь в берлоге, никуда не вылазишь. Приходи проводить старый год и встретить новый. Филипп будет поджидать тебя вечерком, как стемнеет, у подателя сей записки. Алексей»

Встретились в узком кругу — Ленков, Бизин и Цупко. От Фили Костя узнал: его побег из арестного помещения уездной милиции аукнулся Мишке Самойлову. Мишку за это и другие делишки — самочинный обыск в доме одного торговца и рукоприкладство, из милиции турнули. Теперь он окончательно перебрался в Кузнечные к Курносой — цыганке Елене Гроховской.

Приказ о Мишкином увольнении из милиции подписал Главный правительственный инспектор, посему начальник участка Тимофей Лукьянов, к которому обратились Алеха Сарсатский и Яшка Гаврилов, ничего не мог поделать, как ни чувствовал себя обязанным перед этой компанией за помощь продуктами для семьи.

Когда Цупко заговорил о Лукьянове, Бизин приблизил свое не по-стариковски гладкое лицо к Косте.

— А не пора ли, Костя, в самом деле ставить этого милицейского начальничка к нам на службу? Сколько можно прикармливать вхолостую? Как думаешь?