Именем народа Д.В.Р.

Елена Гроховская, разбитная бабенка цыганской крови из Кузнечных рядов, прозвище свое получила из-за провалившегося от сифилиса носа — последствий бурного девичества. Ее старший брат, Игнатий, в крепком подпитии прилюдно заявлял: «Ленка бы все любовь крутила! „Зятьев“ много через нее имел! Оттого она и нос свой потеряла!» Но в последнее время шуры-муры водила Курносая только с Мишкой Самойловым, лже-милиционером из 5-го участка уездной милиции, человеком Ленкова. Тоже, своего рода смычка образовалась.

Подробности предполагаемого дела Гутарев Голдобину изложить не успел.

Хлопнула калитка, протопали шаги на крыльце, и схватившиеся за револьверы собеседники услышали голос Самойлова.

— Ленка! Одна?

— Кирька тут с одним нашим…

— Здорово! — в дверном проеме появился Самойлов. — Хлеб-соль честной компании!

— Присаживайся, женишок!

— Это можно, только я не один.

— Спиртишку добавишь, и компанию твою примем, — усмехнулся Гутарев.

— Это не заржавит! — со смехом откликнулся Самойлов и вышел.

Вскоре раздались приглушенные голоса, у порога заторкали обувью, кисейный полог откинулся, и в комнате появились Самойлов с Ленковым и еще два его дружка — милиционеры Яшка Гаврилов и Алешка Сарсатский, бывший таможенник, — все в гимнастерках, перепоясанных ремнями.

— Ты глянь, Миха, прямо целое войско пожаловало! — съязвил Гутарев, откидываясь на гнутую спинку венского стула. — А ты, Константин, еще не поступил в милицию, а то, смотрю, тоже при форме?

— Я в милицию не поступаю, я на нее наступаю! — не полез за словом в карман Ленков.

Шумно бухнулся на стул, тяжело облокотился на крышку стола, исподлобья глянув на Гутарева и Голдобина, потом перевел взгляд на Самойлова:

— Доставай, Мишка, наш взнос в застолье.

Тот сунулся назад на кухоньку, вынырнул к столу с двумя бутылками спирта. Следом Ленка-Курносая уже тащила чашку жареного мяса и каравай пшеничного хлеба.

— Пошла гулянка! — заржал уже пьяненький Голдобин, усаживаясь поудобнее.

За спиртом взаимную неприязнь Гутарев и Ленков загнали внутрь. Костя сдержанно отвечал на назойливые расспросы уже окончательно окосевшего Голдобина про удачливый «рейд». Гутарев молча слушал, заливая спиртом злобную зависть. Остальная компания отменно жрала и пила, отпуская реплики и сальные шуточки по поводу и без повода, в Костины рассказы особо не вслушивалась, больше обращая внимание на игривую Ленку, снующую между столом и кухней.

Оба вожака, несмотря на изрядно выпитое, не пьянели.

— Говоришь, богатый улов взял? — прервал Голдобина, что-то опять пытающегося выспросить у Кости, Гутарев, кривясь подобием улыбки и глядя мимо Ленкова. — А в общий котел чего-то не торопиться долю внесть…

— Почему же, я — завсегда!

Ленков презрительно усмехнулся, лениво сунул руку в брючный карман и картинным жестом высыпал на стол, меж тарелок, горсть золотых червонцев. Мгновенно протрезвевший Голдобин жадно уставился на монеты.

— Артистничаешь… Ну-ну… — Глаза Гутарева мгновенно налились яростной злобой. — Не больно ли, Костя, нос задрал?

Ленков внимательно посмотрел на Гутарева, игранул желваками на крепких скулах.

— Слушай, Кирька, нам с тобою делить вроде нечево. У кого какой фарт идет, чо уж тут зубами скрежетать… Я не дядю-богатея имею, вот этими руками все добываю! И тебе никто не мешает! Я, к слову говоря, как раз одну наводку получил, неплохо можем наварить… Как нащет совместного похода?

— Благодетельствуешь… Спасибо, Костя, уважил, — Гутарев картинно склонил голову с выбритым пробором в набриолиненных волосах. — Но, вот, какая незадача… И у меня смачное дельце наклевывается, боюсь упустить.

Он многозначительно поглядел на Голдобина, силящегося понять их диалог через вновь навалившуюся алкогольную завесу.

— Ну, тады извиняйте, господин хороший, — поднял Ленков стакан со спиртом. Зажевывая выпитое жареным мясом, он не мешал Мишке Самойлову и Алешке Сарсатскому бахвалиться за столом, в красках расписывать подробности добычи золотого содержимого ящика-кассы.

2

На следующий день вечером, снова у Коновалова за бутылкой спирта, гутаревцы перетирали услышанное вчера.

— Фартовый мужик — Никифор! — восторженно качал головой Васька Бородин, длинный двадцатилетий рыжий парень с мертвыми глазами на продолговатом рябом лице. Бородин, как и многие в шайке Гутарева, знали Ленкова под именем Никифор. — Видал-миндал! Без шуму и пыли! Фартовый мужик!..

— Кончай слюней брызгать! — брезгливо отвернулся сидевший напротив Васьки Степан Малинин.

— И то верно, кончай. Носисся со своим Никифором, што дурень с торбой! — буркнул Коновалов, видя сумрачное лицо Гутарева.

Молча, будто на поминках, пили и ели, пока не заявился Мишка Голдобин.

Он скинул шинель, зябко передернул плечами, подсел к столу и опрокинул в глотку налитый Малининым стакан разведенною спирта. Отправив следом кусочек сала, покрасневшие вмиг глаза перевел на Гутарева, кивнул утвердительно.

— Ленка-Курносая все что надо разнюхала. Дом богатый, добра на тыщи рублев!

— Это ты про чо, а? Какой дом, чей? — недоуменно, чуть ли не хором, гаркнули Малинин и Бородин.