Имам Шамиль

Множество посетителей настаивали на личной встрече с Шамилем. Богуславский отвечал, что без особого разрешения это невозможно, но поток ищущих аудиенции не иссякал. Генералы хотели увидеть имама, с которым долго воевали на Кавказе, но ни разу не встретились, беллетристы собирались писать о нем романы, а один художник даже принес картину, изображавшую, как он полагал, смерть имама Гази-Магомеда под Гимрами. Шамиль принял художника, внимательно рассмотрел портрет и вернул его со словами: "Нет, это не Гази-Магомед". Художник огорчился, но продолжал настаивать, что, по мнению кавказских ветеранов, это есть именно 1-й имам.

Богуславский хорошо знал арабский язык и исламскую культуру. Подружившись с Шамилем, он часто беседовал с ним о тонкостях шариата и особенностях толкования Корана. Это не входило в его обязанности, но было научным увлечением. Богуславский мечтал перевести Коран на русский язык с арабского оригинала.

Много нового о России и местных порядках узнавал от Богуславского и Шамиль. Особенно заинтересовала имама фамилия его опекуна, происходившая от словосочетания "славящий Бога".

После визитов к городским властям Шамиль прогулялся по Невскому проспекту, где осмотрел памятники Петру I и Николаю I. Долго строившийся Исаакиевский собор был только что закончен А. Монферраном, украшен работами К. Брюллова, множеством скульптур и гигантским маятником Фуко, доказывавшим суточное вращение Земли. Архитектурное чудо столь поразило Шамиля, что он чуть было не уронил папаху, когда разглядывал грандиозный купол собора на стометровой высоте. Его спросили: видел ли он что-либо выше и красивее этого? "Конечно, ответил Шамиль, - звездное небо над родными горами".

На Невском проспекте располагались фотографические ателье Александровского и Деньера, куда Богуславский и пригласил Шамиля для снятия портретов. На этот раз Шамиль чувствовал себя более уверенно, чем в Чирюрте перед объективом Ностица, который сначала показался ему маленькой пушкой, да к тому же вокруг маячили драгуны с обнаженными шашками. У Деньера сфотографировался и Гази-Магомед.

Присланные им позже фотографии в красивых рамках поразили всех сходством с оригиналами. "Вай, имам, имам!" - восторженно цокали языками мюриды, а Шамиль выразил желание послать один портрет своим женам, когда Гази-Магомед поедет за ними в Темир-Хан-Шуру.

Затем Шамиль осмотрел Кунсткамеру с ее диковинками. Черепа Хаджи-Мурада и наиба Идриса заблаговременно убрали из экспозиции, чтобы не вызывать тяжелых воспоминаний.

На следующий день Шамиля привезли в Царское Село. Он был представлен императрице Марии Александровне, которая сделала гостям дорогие подарки. Остановившись у мраморной статуи Христа Спасителя, Шамиль долго смотрел на его страдальческое лицо, а затем сказал Богуславскому: "Он учил вас многому прекрасному". В богатом царскосельском арсенале Шамиль с интересом рассматривал всевозможные воинские принадлежности и был очень удивлен, найдя там одно из своих знамен.

Здесь же имаму было объявлено, что местом его почетной ссылки назначен город Калуга, расположенный в 180 верстах от Москвы.

После аудиенции Шамиля повезли в Кронштадт. Здесь стояли плавучие батареи, являвшие собой начало броненосного флота России, которого так не хватало Николаю I в Крымской войне. На паровом фрегате "Штандарт" имаму особенно понравилась роскошная императорская каюта, хотя он не совсем понимал, как все это грандиозное сооружение могло предоставляться прихотям морской стихии.

Вернувшись в Петербург, Шамиль посетил Инженерный замок. Здесь его торжественно встретили воспитанники, а генерал-майор свиты Его Величества Кауфман демонстрировал Шамилю макеты крепостей, объяснял их устройство и способы обороны. Имам со знанием дела обсуждал модели и сетовал, что у него не было ни сил, ни средств на сооружение подобных твердынь, а иначе бы дело могло обернуться по-другому.

В Военно-топографическом депо Шамиль долго не отходил от рельефной карты Кавказа, указал местоположение родного аула Гимры, а Гуниб нашел слишком маленьким. Там же он впервые увидел глобус Земли, который явно противоречил карте мира, имевшейся в библиотеке имама.

В Петербурге Шамиль вновь посетил балет, куда был приглашен директором Императорских театров Сабуровым. Шамиль с провожатыми разместился в директорской ложе и разглядывал танцоров через театральный бинокль.

Давали балеты "Пери" композитора Поля Дюка и "Катарина", поставленные все тем же Перро. В "Пери" на сцене явился турецкий султан со всем своим гаремом. На экзотические танцы избранных прелестниц Шамиль смотрел со снисходительной улыбкой. Но когда сам султан принимался выражать свои восторги энергичными прыжками и великолепными сальто-мортале, Шамиль негодующе поднимал брови и растерянно косился на своих спутников. Такого позора от высокочтимого лица, хотя бы этот султан был и балетным, он не ожидал. Но вскоре Шамиль отложил бинокль и только иронично улыбался, отнеся безумные пляски султана на счет невежества создателей балета, "кормивших публику грязью".