В день прибытия семейства и Шамиль написал благодарственное письмо военному министру Сухозанету: «Высокопоставленному, любезному помощнику его превосходительства, великому везиру много приветов и совершенная хвала!
Прибыло мое семейство благополучно и спокойно в Калугу. Все живы, здоровы. Я очень благодарен великому государю и вам. Да сделает аллах вас долговечными в свете, да будет счастливым ваше будущее! Семейство мое очень довольно фельдъегерем и его товарищем. Они оказались очень добрыми людьми и оказывали всякие услуги. Написано в Калуге.
Бедный старик Шамиль».
Через несколько дней к имаму явился Руновский с известием, что из Москвы приехали три знатные дамы специально, чтобы посмотреть на жен Шамиля, и что к ним присоединились жены калужской знати, которые тоже просят у него разрешения посетить семью.
— Пожалуйста, — ответил Шамиль. — Ведь мы в вашем подчинении и должны выполнять любую волю и желание русского народа.
Три светские особы в сопровождении калужанок подъехали в каретах к парадному подъезду и, войдя в дом, расположились в гостиной. По узкой лестнице одна за другой спускались горянки в пестрых одеяниях. Впереди в черном шелковом платье, покрытая фуляровым шарфом, шла Шуанат. Войдя в гостиную, она сделала изящный поклон, сказав по-русски: «Здравствуйте, сударыни», — и, к великому удивлению чопорных дворянок, кокетливо улыбаясь, стала представлять своих соплеменниц. Русские барыни бесцеремонно, щурясь через лорнеты, разглядывали представительниц прекрасного пола народов Кавказа, их архалуки, шелковые сорочки, шаровары, украшенные галунами, сафьяновые чувячки, парчовые и кашмирские шали, накинутые поверх тонких шелковых платков. Какие красавицы! — восторгались дамы, глядя на изнеженных жен, невесток, дочерей, которые старались прикрыть лица платком или широким рукавом сорочки, свисавшей с поднятой к глазам руки.
Рассадив родственниц, Шуанат стала развлекать гостей рассказами о себе и об остальных, о жизни в горах и новых впечатлениях. В это время в дверях показался Шамиль. Жены, дочери, невестки моментально поднялись и больше не садились в его присутствии.
Имам поклоном головы и прикладыванием руки к сердцу приветствовал гостей. Он через Шуанат стал благодарить их за посещение.
— Напротив, мы должны быть благодарны вам, господин Шамиль, за любезность и гостеприимство! — воскликнула одна из дам.
— Как вы находите наших женщин? — шутя спросил Шамиль.
— Прекрасны! Восхитительны! Чудесны! Неотразимы! — раздались голоса.
— А меня? — опять пошутил Шамиль.
Одна из москвичек, печально улыбнувшись, ответила:
— Мне, например, вы кажетесь очень хорошим человеком и, наверное, казались бы еще лучше, если бы не убили моего мужа, но это была война, — как бы в оправдание добавила она.
Когда Шуанат перевела слова москвички, лицо Шамиля сделалось грустным. Он поднялся с места.
— Если бы я увидел вас тогда и знал бы вашего мужа, никому не позволил бы убить его.
Все присутствующие заулыбались.
— Господин Шамиль, — сказала одна из калужских дам, — мы хотим вашего позволения на ответный визит ваших женщин.
Шамиль, вспомнив бесцеремонное обращение русских мужчин с женщинами во время танцев на балах, спокойно ответил:
— Женам своим мусульмане запрещают выходить из дому с наступлением темноты.
— Тогда разрешите написать с них портреты или сфотографировать, — не унимались калужанки.
— Если это будут делать мужчины — не позволю, если женщины — пожалуйста, — с улыбкой ответил Шамиль.
Не откладывая дела в долгий ящик, калужанки на другой день вновь заявились в дом Шамиля с фотографом-женщиной. Снимали всех вместе и в отдельности. Красавицу Шуанат сфотографировали без платка в декольтированном вечернем платье, которое специально прислали предусмотрительные калужанки. Когда Шамиль увидел фотоснимок любимой жены с обнаженными плечами, он сказал с досадой:
— Мне легче было бы, если б увидел твою голову, снятую с плеч, чем это позорное изображение.
На заборах и круглых деревянных будках людных кварталов Калуги запестрели цирковые афиши. В одном из зданий, приспособленном для театра, начались представления. Руновский, который старательно изыскивал все возможное для развлечения почетного ссыльного, решил пригласить его со всем семейством в цирк. Особенно Хаджияву и Магомеду-Шафи хотелось поглазеть на белокурых наездниц, дрессированных животных и борцов. Но Шамиль, узнав, что в цирке, как и в петербургском театре, в представлениях будут участвовать женщины, категорически отказался идти. Не смея перечить ему, не пошли и остальные. Тогда Руновский решил устроить представление в гостиной дома, пригласив одного фокусника.
На стульях, креслах, диванах просторной комнаты расселись все. Женщины с детьми — с одной стороны, мужчины — с другой. Шамиль, в домашнем бешмете и накинутой на плечи овчинной шубе, уселся на тахте, поджав под себя ноги.