Не знаю, тянет ли преступника на место преступления, но меня потянуло на место моей смерти. Тем более, что родной район, в двух шагах от дома. Домой я тоже хотел заглянуть. Но не заглянул, когда увидел в свете фар свое валяющееся в луже тело. Светила стоящая рядом милицейская машина. Рядом машина скорой помощи, мне явно уже бесполезная. И помимо официальных лиц несколько зевак. С момента моей смерти прошло всего несколько минут. Только сейчас я сообразил, что среди виденных сверху городских огней не было подвижных. А люди вокруг моего тела застыли как перед первыми фотоаппаратами. То есть это не они застыли, а это я, оказывается, живу в десятки раз быстрее, чем на Земле. Живу? Да, я не ощущал себя мертвым, хотя мое изломанное тело валялось перед глазами. Но я же мыслю, воспринимаю информацию, действую. Значит живу, хотя и не так, как в прошлом. Но визит домой был бы сейчас явно неуместен. Жена даже еще не узнала о случившемся. И вообще при моем ускоренном времени я смогу сделать это потом. Через несколько моих суток или недель, которые здесь обернутся минутами или часами. А сейчас я просто не понимаю, как мог бы общаться с этими неподвижными статуями, даже если бы нашел способ оказаться для них видимым или слышимым. Может потому призраки и не общаются с людьми, что живут в другом темпе времени?
Я задумался о своих новых способностях — перемещаться в пространстве просто усилием воли, видеть в темноте и сквозь облака, мыслить в десятки раз быстрее. И резко остановился, увидев вдруг перед носом забор. Оказывается в задумчивости я перешел незаметно для себя от полета к более привычному пешему передвижению и вышел к стройке очередного элитного муравейника. Забор этот привычно возмутил меня: перекрыли, сволочи, кратчайшую дорогу к метро. Если бы не этот забор, то возможно я был бы сейчас жив. И я в сердцах пнул этот забор ногой. Вообще-то я подсознательно считал, что, как призрак, должен быть бесплотен и проходить сквозь материальные препятствия. Тем более, что в телесном виде летать в межгалактическом вакууме было бы несколько неудобно. Действительность оказалась иной: я с удивлением увидел, как обломки досок полетели прочь от моего пинка, а в заборе образовалась изрядная дыра. Хорошенькое дело! Получается, не так я и бесплотен. То есть проблема общения с людьми для меня вроде решена: если даже я невидим и не слышим, то писать-то смогу. Но для начала нужно выяснить пределы моих новых физических возможностей. При жизни-то я этот забор босой ногой сокрушить не смог бы. Не был я Джеки Чаном или Шварцнегером.
Результаты исследования оказались настолько поразительными, что мне со стройки пришлось отправиться в горы. Это сначала я убедился, что могу брать предметы и перемещать их. Причем спокойно поднимаю бетонную плиту. А когда я кулаком эту плиту пробил насквозь, то решил продолжить в менее людном месте. А то со стороны живых людей мои упражнения наверное показались налетом на стройку банды чеченских моджахедов. В общем, по боевым возможностям мое призрачное тело можно было бы сравнить с крупнокалиберным орудием. Большие разрушения я не решился производить даже в заснеженной пустыне северного Урала. А с мелкими предметами у меня получалось ничуть не хуже, чем раньше. Хотя по всем расчетам при моем ускоренном времени эти предметы должны были бы казаться мне очень хрупкими, рассыпающимися при малейшем прикосновении. Так нет же, похоже, когда я беру что-то, оно переходит в мой темп времени. Если конечно я не хочу его сломать. На этом я решил вернуться в Москву. Тянуло меня туда почему-то. И уже на кольцевой я понял, что тянет меня не просто в Москву, а к местам смерти людей. К своим коллегам по несчастью, можно сказать. А в таком крупном городе люди умирают часто. Оказывается я не только в темноте могу видеть, но еще и чувствую умирающих на большом расстоянии.