Иллюзион

— Это всего лишь игра. Одна из бесчисленного множества игр в бессчетном множестве реальностей, — сказал Меченов. — Мы столько прошли вместе — неужели теперь ты расстанешься со мной и дашь себя обмануть какому-то призраку, утверждающему, что ты находишься в той самой истинной реальности, в существование которой ты сам не очень-то веришь? Посмотри, ведь мы сбросили Мастера Разума, управлявшего сознанием всех людей в этом мире. Теперь ничто не мешает нам построить новый мир, заложить новые законы. Ты ведь сделал это однажды, когда перепрограммировал Первого Исполнителя в башне, столь похожей на эту? Ты был Игроком, Странником... не хочешь теперь примерить мантию Создателя?

Я посмотрел на Шелеста, потом перевел глаза на Меченова. И в его бездонных зрачках увидел отражение собственных глаз — глаз Странника, расщепленного на сотни самостоятельных личностей, прошедшего сотни миров и в сотнях вселенных изменившего порядок мироздания по праву, которое он себе присвоил. Присвоил, потому что в одном-единственном мире он этого права был лишен.

Мне предстояло сделать выбор, кого из двух людей признать настоящим, а кого представить виртуальным персонажем и выбросить из своей реальности вместе с последними лоскутами распадающегося, как пепел сгоревшей бумаги, беспомощно-прозрачного, потерявшего все свои краски и яркие цвета Иллюзиона. И когда я выбрал, вокруг меня осталось лишь серое холодное утро, безжизненная телебашня да тихий шепот опадающих листьев.

* * *

Проблески нового дня вползали в башню серым дерюжным покрывалом бессолнечного рассвета. Стекол не было ни в одном окне, и резкий ветер, врываясь в галерею, студил раны, сочащиеся густой кровью, и пробирал до костей, заставляя клацать зубами. Заодно он подхватывал обрывки одежды и бумаги, разбросанные по полу. Некоторые лоскуты цеплялись за лежащие тела; трупы валялись в разнообразных позах, а между ними на полу чернели пятна засохшей крови.

Меченов-Разрушитель был Странником, а Странник был мною. Но теперь не осталось ни того, ни другого. Расщепленная личность, существовавшая в двух телах одновременно, покинула наш мир. А хороший парень Мирослав вновь стал тем, кем он был до встречи со Странником в киберпространстве — обычным человеком. Меченов же, с которым я на время породнился, исчез навсегда, оставив мне лишь свою память бывшего соратника Шелеста. Или, может быть, не исчез, а ушел Странником в дебри иллюзорных миров.

Странник. Многоликий призрак, толпа жаждущих справедливости двойников-идеалистов. А ведь это не больше и не меньше, чем общечеловеческая сущность, своего рода антипод гибернета — персонифицированная часть человеческого сознания, стремящаяся к переменам во имя высоких идеалов, изгнанная гибернетом из Иллюзиона в виртуальный мир, но прорывающаяся обратно в сознании таких людей, как Меченов или как я.

Я прислонился к стене и сел, подобрав колени. Сил почти не было, ни душевных, ни физических — суперпрепараты истощились в моей крови. Из правой руки, оставляя дорожку слизи, выполз, точно живой червяк, и упал на пол биопулемет; он походил на сжавшийся желудочек, не напоминая о том, что совсем недавно в его раздутом прозрачном нутре копошились смертоносные ксенофаги. Рука конвульсивно дергалась; мышцы медленно сходились, возвращаясь в привычное состояние.

Но раны не тревожили так, как могли бы — очевидно, регенерирующие препараты еще действовали. Гораздо хуже было от пустоты внутри. Схватка вымотала меня, а от осознания того, что все это, возможно, было напрасным, накатывало глухое отчаяние.

Шелест стоял у парапета, глядя в лишенное стекла окно галереи. Запятнанная кровью одежда висела на нем лохмотьями; пошатываясь от порывов ветра, он смотрел вдаль, на исходящие дымными шлейфами развалины города. С высоты птичьего полета было видно многое, а глаза Шелеста зоркостью соперничали с орлиными.

— Люди бродят в панике по всему городу, — сказал он. — Многие падают прямо на улицах, теряя сознание, многие бесцельно мечутся из стороны в сторону. Я думаю, мы услышали правду, и Иллюзиона больше нет. По крайней мере, в одном отдельно взятом городе. Не думаю, что нам удастся сделать большее.

— Ты все-таки признавал правоту Меченова, в глубине души, — сказал я. — Поэтому ты выжидал целые сутки, прежде чем ударить. Ты дал ему шанс совершить то, на что сам бы не осмелился.

Шелест промолчал.

— И что теперь? — спросил я. — Миллионы людей, которые увидят реальность другими глазами. Миллионы, которые будут знать, что их обманули, сделав жизнь проще и приятней. И которые видели, что могут дать человеку биотехнологии, какое могущество за ними стоит. Ты думаешь, это что-то изменит?

— Не знаю. Я ни в чем не уверен и никогда не был. Я точно знаю лишь одно: моя борьба окончена. Что делать тебе, решай сам. А мне остается лишь уйти. То, что будет дальше с этими людьми, — не моя забота. Я сделал все, что мог, для того, чтобы у них был выбор. И я сделал все, чтобы лишить выбора себя самого, отказав себе даже в праве измениться. Я ухожу.