– А теперь?
– Теперь – нет. А жаль.
– Что ты делаешь на Саратоне?
– Отдыхаю. Каким бы праздным и пустым ни был э т о т мир, я в нем выросла, и побыть здесь пару недель, чтобы отрешиться от р е а л ь н о г о мира, – отдых. – Девушка нахмурилась. – Хуже другое: я словно потерялась. У меня после семи лет работы «на крутых поворотах истории», а если проще – среди крови, площадной брани, ожесточения, злобы, войны, неуемных амбиций и несостоявшихся карьер – пропали иллюзии. А этот мир без иллюзий – просто театр марионеток. Маскарад обезьян, одержимых тщеславием и похотью.
У меня была подруга, Соня Марч, дочь того самого Майкла Марча. Мы выросли вместе. На самом деле он никакой не Марч, а Михаил Львович Марчевский, его папа, Лев Исакович, тоже приехал в Штаты из России году в двадцать втором; он был идейным коммунистом, работал на Третий интернационал, отсидел года три, как только Гувер стал директором ФБР; потом занялся телевидением, у него был даже свой канал...
Так вот, мы с Соней были непохожи и – похожи. Она была резкая, взбалмошная, а я была тихоней. Но тихони Америке не нужны: скромность – самый скорый путь к безвестности. Она стала продюсером телепроектов. Успешным. Время от времени мы встречались в Нью-Йорке...
Девушка говорила, говорила, говорила... Мне вдруг показалось на миг, что сижу я здесь уже целую вечность, а где-то люди вершат дела значимые или просто – отдыхают всласть под саратонским солнышком, нежарким уже по этой поре, не отягощенные ни подозрениями Данглара, ни жаждой спасения утопающих, вовсе не желающих, чтобы их кто-то спасал...
У хорошеньких девушек есть пренеприятнейшая привычка: им надо сообщить предысторию, без этого то, что они собираются рассказать, словно теряет важность и значимость. Как в китайских повествованиях: чем дольше перечисление людей, пересказавших друг другу историю, какую тебе хочет поведать автор, тем она достовернее: вот и сыплется бесконечное: «Эту правдивую повесть я услышал от Ху Цзы, сына Дао Линя, который был судьей в провинции Гуань в царствование князя Сиятельного, который узнал ее от почтеннейшего Тао Юаня, сына вдовы Бо Линя, отец которого, славный мудрец Ли Фу, дядя доброго юноши Ляо Тяо Сяня...»
– Хватит! – прервал я рассказ Даши.
Девушка замолкла на полуслове.
– Что тебе от меня нужно, Даша?
– Ты даже не дослушал...
– Что именно? За кого вышла замуж Соня Марч?
– Она не вышла замуж.
– Бывает. Что тебе нужно от меня?
– Ты не понял, Дрон...
– Откуда ты узнала, что меня называют Дроном?
– Как – откуда? Тебя все так называют.
– Кто – все?
– Иван Саввич Савин, Фредди Вернер.
– Откуда ты знаешь Вернера?
– Познакомились. На пляже. Три дня назад.
– С чего вы завели разговор обо мне?
– Да ни с чего. Дело было ночью, он покатал меня на катере, потом – просто болтали.
– О чем?
– О море, о звездах.
– При чем здесь я?
– Мы обо всем болтали. О спасателях тоже. Вернер – очень несчастный и одинокий человек, он сказал, что все вы – одиноки.
– Ты решила подыскать среди нас будущего мужа?
– По-моему, ты... стараешься быть хуже, чем есть.
– Разве?
– Вернер сказал, что ты очень сочувственный человек. И умный. И я решилась обратиться к тебе.
– Откуда ему знать, умный я или глупый?
Даша надменно поджала губки:
– Возможно, он ошибся.
– Милая девушка, может, ты перестанешь катать квадраты и растолкуешь, что тебе от меня нужно? Просто и в двух словах?
– Да. Я хочу, чтобы ты меня спас.
– Спас? От кого?
– От самой себя.
Видимо, я заскучал лицом, потому что Даша поспешила добавить:
– Это не фигура речи, это – чистая правда.
– В чем твоя проблема?
Взгляд девушки стал туманным. Она произнесла тихо:
– «Чако».
Глава 37
Помотав головой, я выругал себя за недогадливость.
– Подожди, Даша, Соня Марч...
– Да. Она вскрыла себе вены. В ванне.
– Это как-то связано с Саратоной?
– Да. Она приехала в Нью-Йорк из Саратоны десять дней назад. И была в странном состоянии: рассказывала без умолку о пляжах, закатах, скалах, о людях, с какими познакомилась...
– Она кого-то назвала?
– Странно, она всех называла выдуманными именами – Оле, Хитрюга, Сказочник, Страшила, Балерина, Королева, Шут, Кортес, Гринго... И – постоянно хохотала, а ее карие глаза так и лучились радостью. Ее состояние можно было бы назвать... эйфорией, но это была эйфория наяву! Словно она в этой поездке обрела все: веру, надежду, любовь, волю, счастье... А я... Я сидела и мучительно ей завидовала. Я чувствовала себя девчонкой, которую наказали, в то время как Соню взяли в самую настоящую сказку, на великолепный бал... Только закончился этот бал скверно.
– Откуда ты взяла «чако»?
– У нее. Мы провели вместе два дня: ездили, болтали...
– Какие-то общие дела?