Иллюзия отражения

...А снег порою нежный, как исток
Зари рассветной, вырастившей лето.
И ночь листает ноты звездных строк,
Под белый вальс струящегося света,

Под синий сон чарующий луны,
Под краски предвечерия пред мартом...
Мы слышим близко запахи весны,
И песни, что пропеты кельтским бардом,

Слагающим по прошлому помин,
Слагающим по будущему веды.
Горит предначертанием победы
В плаще его сияющий рубин.

Горяч, как ночь, живителен, как кровь,
Поэт листает времени страницы,
В былины превращая небылицы
И небылью карая нелюбовь.

Ну а любви – приходит новый срок,
И трепетно предчувствие рассвета,
И ночь листает ноты звездных строк,
Под белый вальс струящегося света.

Где теперь тот белый вальс? И снег, и все то, что некогда составляло мою жизнь? Бог знает.

Глава 31

Когда я вышел из трейлера, на западе пламенел закат. Из жестянки от сигар я выгреб всю наличность, лениво пересчитал: негусто. Вдвойне было отрадно и то, что ребята Данглара оказались на высоте: тоже пересчитали и вернули на место все до сантима.

Я подошел к нашей импровизированной стоянке под хлипким навесом на укатанном до твердости камня грунте. Машин Бетти и Диего не было. Мой «форд», бороздивший исключительно дороги Саратоны, был куплен за такие смешные деньги, что и сказать совестно. Образец был почти реликтовый: лет двадцати пяти от роду. Но никакой антикварной ценности не представлял: хозяева так часто стучали кузовом обо что ни попадя, что машина годилась лишь в металлолом. По такой цене я ее и приобрел: кататься на эдаком драндулете хозяину было уже совестно. Я же от безделья привел «форд» в порядок, подобрал на свалке все нужное для «внутреннего сгорания», под бдительным надзором Диего перебрал мотор и даже нарек возрожденное шестициллиндровое детище звучным именем Гоша.

Повернул ключ в замке зажигания, отжал сцепление и помчал к Саратоне. Дорога в этот час была пустынна. И фургон на обочине я отметил сначала как данность, но и то только тогда, когда тот вдруг сдвинулся с места, перегораживая дорогу. Останавливаться мне совершенно не захотелось: чьи эту штучки, подручных Арбаева, служивых Данглара или моих российских коллег, жаждущих обострить во мне чувственное восприятие саратонской действительности и заставить вращаться вялые извилины, мне было все равно!

Я вильнул рулем влево и, не снижая скорости, хорошенько поддал наглый автосарай: фургон поплыл к кювету, кувыркнулся мордой вниз и завалился на бок, как нетрезвый бегемот.

Пули прошили ветровое стекло, я пригнулся и погнал вперед. Один из стрелков затаился в чахлых кустах акации, у обочины: не особенно и размышляя, я гнал прямо на него. У стрелка сдали нервы: он встал во весь рост и поливал моего Гошу пулями из бесшумного «узи», как хулиганистый отрок свою соученицу из спринцовки. Я завалился на пол, отомкнул дверцу, сгруппировался... Послушный автомобиль ударил стрелка бампером и на скорости слетел с дороги. Я вывалился через пассажирскую дверь, проскользил вниз по выгоревшей бесцветной травке, перекатился, успев заметить, как верный Гоша темной тенью пронесся метра три, вписался капотом в грунт, скрежетнул и замер.

Намерения нападавшего были злобными, оттого и судьба злосчастной: он лежал метрах в десяти от меня, уставившись стекленеющими глазами в выцветшее от жары небо. В несколько мгновений я вскарабкался на откос, распахнул дверцу заваленного на бок микроавтобуса: раздались частые хлопки, гильзы со звоном посыпались внутрь фургончика, пули уносились в темнеющее небо и по традиции не причиняли ему вреда. Я услышал характерный лязг откинутого затвора, не стал дожидаться, пока обезумевший от страха и, возможно, оглушенный падением стрелок сменит магазин, одним движением запрыгнул в люк и рухнул на жилистого парня. Он попытался ткнуть меня стволом, но не успел: ударом ноги я впечатал его руку в металл обшивки и добавил сверху в надбровье, торцом кулака, как кувалдой. Стрелок затих.

Я быстро обыскал парня: как и следовало ожидать, никаких бумаг. А вот вида он был самого импозантного: хрестоматийный «идейный борец»: в реденькой, по причине юного возраста, бороде, в сползшей на шею джеллабе, ну прямо-таки шахид. Любой розыскной лист сразу бы обозначил бы его «лицом арабской национальности», хотя, на мой непредвзятый взгляд, на араба он походил мало, скорее на южноазиата.