Иллюзия

Забаровский с Малышевым еле оторвали. Кунгурец переместился на соседнюю кровать, хрипел сквозь смех:

– Мазурик, тебе пора возвращаться в православие, там есть заповедь – не убей… А сколько лет этому малому?

– А чо? – Лысьвенец отошел от гнева, возобновил слезы.

– Скажи и я скажу.

– Тридцать пять.

– Понятно. – Дукаревич усмехнулся. – Мужчине средних лет встречаться без секса не резон.

Кришнаит вновь вскочил, кулаки рвались в бой. Олег повалился на спину, выставил ногу для обороны.

– Хватит, хватит, чо вы?! – Руслан встал между драчунами.

Помазан отчаялся найти способ нападения, сел обратно. Пятикурсник поднялся, зевнул со звуком, небрежно взял с подоконника пачку сигарет.

– Пойдем, Руслик, курнем, а то этот фанатик еще прибьет раньше срока.

Парни сходили в курильню, вернулись с широким амбре. Бутылка пуста, продолжение грозило чреватостями. Кунгурец прилег на кровать, раскрыл книжку, Забаровский присел в сторонке. Сашка, дождавшись зрителей, вновь затянул прежнюю песню:

– Ну почему мне не везет с девушками?

Дукаревич пялился в книгу, опасаясь новых нападок. Руслан молчал в отсутствие опыта, сам не имел оглушительного успеха. Лысьвенец заходился в стенаниях, ждал утешения. Глеб обводил глазами соседей, кто-то должен прийти на помощь, в итоге пришел сам с астрологической серьезностью:

– Это потому что у тебя слабый Марс.

Олег с Забаровским на миг застыли и, как по команде, рухнули в смех. Пятикурсник почти в прямом смысле, едва удержавшись на кровати. Наржавшись, он заметил:

– А я-то думаю, чо тебе с бабами не везет? А у тебя… «слабый Марс»!

– Убью! – заорал кришнаит и снова кинулся на ловеласа.

Кунгурец предусмотрительно выставил ногу, ерзал на спине, удерживая защитную позу. Помазана унял Руслан.

– А чо ты на меня набрасываешься? – обижался Дукаревич. – Я чо ль это придумал? И я ж не виноват, чо у тебя этот… вялый Марс.

Он снова заржал. Забаровский сдержанно вторил от момента и заразительности хохота. Сашка лишь презрительно взирал.

– Был бы у тебя сильный… – Олег напряг хилый бицепс. – Как у меня.

– У тебя нормальный. – Малышев искренне не понимал причину веселья, он хотел лишь утешить друга.

– Э-э, ты давай только… без этих… – Старшекурсник замахал руками. – Внушений. А то получится, как в прошлый раз. Вернее, не получится. Мне мой «Марс» дорог, как радость. Не хочется, чтоб… как у Санька.

Кунгурец осторожно захихикал. Руслан едва сдерживал растяжение губ.

– Не слушай их, – увещевал Глеб. – Слабый Марс у Мохаммеда Али и Майка Тайсона, у других чемпионов…

– Я всегда говорил, – вставил Дукаревич. – Тебя надо накачать и заставить драться, хоть бабки заработаем.

– Деньги – это тлен, – изрек лысьвенец, еще не успевший избавиться от индуистского налета.

– Сразу видно – слабый Марс. – Глядя, как наливаются краснотой глаза Шурика, Олег поспешно добавил: – Все, молчу, молчу.

Он положил развернутую книжку на лицо, пряча улыбку до ушей, наблюдая поверх обложки.

– А чо с этим делать? – серьезно спросил разочарованный кришнаит местного астролога.

– Тренировать. На самом деле развивать можно любой Марс и рыбий, и рачий, как у тебя.

Пятикурсник сбросил книжку на кровать, раздул щеки, словно ныряльщик перед погружением, выбежал в секцию быстрее Карла Льюиса. Из-за прикрытой двери парни услышали дикий хохот орангутанга каменных джунглей.

Отмечать Новый 1996 год Помазан пригласил соседей в Лысьву. Брянцы согласились, еще один праздник в Нытве с матерью и отчимом сулил лишь зимний салат, селедку под шубой и скукотищу «Голубого огонька». Дукаревич отчалил в Кунгур, мотивировав двусмысленно: «Не могу долго без пещер. А у нас там самая лучшая». Музыку, если встречать праздник в общаге, сорвал Маклер – опять забрал транзистор.

Поезд в Лысьву представлял собой плацкарт без назначения посадочных мест. Кто где приткнулся, там и прав. Выпивать начали в вагоне до отхода, заняв козырные места у окна. На стол встали бутылка водки, пластиковые стаканчики, надкусанный лаваш. За годы кришнаизма Сашка развил мощную коммуникабельность. Знакомился где угодно, когда угодно и с кем угодно. Старушка в черном платке причитала за грусть жития. Мамаша с мальчишкой-дошколенком лишь косилась, срывая разговор. До запрыгнувших на верхние полки без матрасов шея не тянулась. Сидевшие на баулах в проходе чувствовали второсортность по отношению к занявшим настоящие места, отвечали односложно.

По вагону протискивался круглолицый мужичок лет пятидесяти и чуть, в осеннем пальто, прикрывавшем рубашку от тридцатиградусных морозов. На веревочной связке болтались две воблы, мягкая рука сжимала ополовиненную бутылку пива. Забаровскому показалось – мужичок специально тормознул у пьяного закутка, присмотрелся к отдыхающим «культурно».

– Же ву зон при а ля мезон, авек ми парль де ля сезон. – Круглолицый подмигнул Руслану.

– Чо вы сказали?

– Бабуля, подвиньтесь, молодежь желает говорить, местами по-французски.

Несмотря на определенную жирность, он сумел протиснуться к столу. Настольный натюрморт дополнила вобла и початая бутылка пива. Помазан налил водки в пластик стакана.