— А о чем здесь говорить, Тай? Твоя жизнь здесь, моя в Европе, или в Африке, или в лагерях беженцев в воюющих странах, где люди особенно нуждаются в нашей помощи. Налей мне еще, я возбуждаюсь от вина и от тебя.
— А как же ты? Когда ты будешь жить для себя? — спросил Хоторн, наполняя стаканы.
— Это будет довольно скоро, дорогой. В один прекрасный день я вернусь и, если тебя к этому временя никто не опутает, сяду на ступеньки твоей конторы и скажу: «Привет, коммандер. Бери меня или выбрось акулам».
— И как скоро это произойдет?
— Скоро, потому что силы у меня уже на исходе... Но не будем говорить о будущем, Тай, нам надо поговорить о настоящем.
— О чем?
— Я разговаривала по телефону с мужем. Вечером мне придется вылететь в Париж, у него дела с княжеской семьей в Монако, и он хочет, чтобы я сопровождала его.
— Сегодня вечером?
— Я не могу отказать ему, Тай, муж так много делает для меня. Он отправил за мной на Мартинику самолет, утром я буду в Париже, соберу вещи, сделаю кое-какие покупки, а позже, днем, встречусь с ним в Ницце.
— Ты снова исчезнешь, — сказал Хоторн. Он давно не пил шампанского, и у него внезапно слегка начал заплетаться язык. — Ты не вернешься!
— Ты ужасно ошибаешься, дорогой... любовь моя. М вернусь через две или три недели, поверь мне. А теперь хоть эти несколько часов будь со мной, люби меня. Доминик поднялась с кресла, сняла белый пиджак и начала расстегивать блузку. Тайрел тоже поднялся и начал раздеваться, наполнив при этом стаканы. — Ради Бога, люби меня! — воскликнула Доминик, увлекая его к кровати.
Дымок от их сигарет тянулся к потолку сквозь лучи послеполуденного солнца. Их тела устали, от ненасытной любви и шампанского все мысли улетучились из головы Хоторна.
— Тебе хорошо со мной? — прошептала Доминик, склоняясь над его обнаженным телом и касаясь полной грудью его лица.
— Если и существует рай, то я не желаю знать его, — ответил Тайрел, улыбаясь.
— Фу, как мрачно, лучше налей нам еще.
— Это последняя бутылка, леди, мы с тобой напьемся.
— Меня это не волнует, это наш последний час... пока я снова же увижу тебя. — Доминик потянулась через кровать и разлила по стаканам остатки шампанского. — Держи, дорогой, — сказала она, поднося стакан к губам Тайрела и прижимаясь грудью к его щеке. — Я должна запомнить каждую секунду, проведенную с тобой.
— У тебя такой вид, как будто ты удаляешься...
— Я понимаю, комман... О, прости, я забыла, что ты не любишь это звание.
— Я рассказывал тебе об Амстердаме, — с трудом произнес Хоторн, язык у него явно заплетался. — Я ненавижу это звание... Да я никак пьян, не помню, когда... когда я был так пьян...
— Сейчас совеем другое дело, дорогой. У нас ведь торжество, разве не так?
— Да... да, конечно.
— Я опять хочу тебя, любовь моя.
— Что?.. — Голова Тайрела откинулась, он вырубился. Хоторн долго не пил, и такая доза алкоголя была чрезмерной для него.
Доминик тихонько встала с кровати, подошла к креслу у окна, где были разбросаны ее вещи, и быстро оделась.
Внезапно она заметила на полу хлопчатобумажную куртку Хоторна. Это была обычная форменная куртка, какие носили на островах, легкая, с четырьмя накладными карманами. В условиях жаркого тропического солнца такие куртки надевали прямо на голое тело. Но внимание Доминик привлекла совсем не куртка, а слегка выглядывавший из кармана сложенный конверт, окаймленный синей и красной полосами. Такие конверты обычно использовались для правительственной почты или в частных клубах для придания им официальности. Она опустилась на колени, достала конверт и вытащила из него короткую записку, написанную от руки. Подойдя к окну, она внимательно прочитала записку.