Иллюзии Доктора Фаустино

Хочу сказать несколько слов о женских персонажах моих романов. Некоторые критики считают, что большинство женщин, выведенных мною, – это синие чулки, которых нет в наших деревнях, другие, хотя и не спорят со мною, что таковые имеются, утверждают, что написал я их портреты без должного уважения и выставил на всеобщее обозрение без согласия прототипов. Ни то ни другое неверно. Разумеется, в наших андалусийских городках и селениях могут быть, да и есть женщины, которые являют собой образец ума и женского обаяния. Чтобы обладать этими достоинствами, не обязательно родиться в Мадриде. Так, например, из маленького городка, названия которого я не буду упоминать, – именно из того, где воспитывалась Констансия и любезничала у садовой решетки с доном Фаустино, – в столицу приехали по меньшей мере три женщины из числа нашей местной аристократии, которые блистали и блещут там и красотой, и умом, и вообще всем. Конечно, Констансия, кроме того, что она тоже умна и красива, кроме того, что она подтверждает мое суждение о том, что провинция тоже рождает элегантных и знатных дам, ничем не похожа на тех милых, очаровательных своих компатриоток: ни характером, ни поведением. Об этих трех дамах я упомянул лишь затем, чтобы лишний раз показать верность моим художественным принципам. Я не поступаю так, как делают иные писатели: берут важную даму из Мадрида, везут ее в деревню и помещают в непривычную для нее среду. Так делали когда-то греческие и французские поэты: переодевали в пастушек знатных дам Александрии, Парижа или Версаля.

И наконец, о главном герое моего романа, о докторе Фаустино. Мне кажется, что среди моих персонажей этот образ наделен высшей эстетической правдой, и в то же время у меня нет другого героя, который был бы так начисто лишен исторической подлинности.

Хотя я не большой поклонник всяких символов и аллегорий, должен все же признать, что доктор Фаустино – персонаж, имеющий некий символический и аллегорический смысл. Как личность он представляет все современное поколение: это доктор Фауст в миниатюре, но без магии, без дьявола, без прочих сверхъестественных сил, к помощи которых прибегал гётевский Фауст. Он представляет собой сплав из пороков, честолюбия, фантазий, скептицизма, безверия, похоти и т. д., которыми заражена молодежь моего времени. В нем одном я соединяю три типа, или три ипостаси, в которых является человек нынешнего поколения и определенного класса, если можно назвать классами группы людей по признаку, носят ли эти люди сюртук или пиджак. Его душой владеют тщеславие ученого, честолюбие политика и кичливость аристократа. Теперь я знаю, что есть люди лучше его, но я не стремился к описанию жития святого. Я знаю также, что есть люди еще более смешные, чем он, но я не собирался писать ни комический роман, ни фарс. Я знаю, что есть люди в тысячу раз порочнее его, но если бы я сделал его таким, он лишился бы тех черт комичности, восторженности и привлекательности, которыми он должен обладать по моему замыслу, и совершенно необходимых для развития сюжета моего романа (в моем понимании этого жанра литературы – замечу для критиков). Дон Фаустино замыслен мною таким, каков он есть, и не мог быть иным. Фауст велик, но он более эгоистичен, более порочен, более грешен.

В общем, независимо от того, что захотят думать о моральной ценности моего героя (или, лучше сказать, что взбредет в голову тем, кто не видит самих себя и потому считает себя образцом добродетели), подчеркну: для того чтобы описать душевные переживания этого героя и сосредоточить внимание на его внутренней жизни, я должен был заглянуть в глубины души моих друзей и моей собственной и проанализировать любовь, разочарования, страсти и иллюзии.

Думаю, что этот анализ – извините за нескромность – сделан трезво, спокойно, разумно, хладнокровно, что делает его достойным самого дона Хуана Свежего. В этом состоят не только литературные достоинства, но и моральная ценность, отличающая, как я полагаю, мой роман.

Физические болезни и уродства не избываются вследствие того, что их видят и распознают, но для болезней души видеть и распознать – значит найти и средство для их лечения. Если к тому же это распознавание силой поэтического воображения преподносится в художественной форме, то можно считать, что болезни почти излечены. Может быть, людям высокомерным, тем, кто не находит в себе ни одного порока, свойственного доктору Фаустино, его история покажется отвратительной как в литературном, так и в моральном смысле, но, несмотря на это, я снова осмеливаюсь обратиться к снисходительному суду просвещенной и беспристрастной публики.