Иллюстрации Гюстава Доре

Тут же пришлось судорожно ухватить руками и шляпу, и Библию, чтобы они не соскользнули на пол. Мои попытки сыграть «интеллигентного молодого человека из хорошей семьи» почти всегда доставляли мне кучу неудобств! Все-таки одиннадцать лет армии и профессионального спорта (если считать их вместе) вытравить из себя было невероятно трудно...

— Однако обстоятельства сложились таким образом, что последнее время я стал опасаться за сохранность этого редчайшего издания — по роду деятельности мне очень часто приходится подолгу жить вне дома... — скорбно продолжил я.

Это была единственная правда во всей моей предыдущей и последующей тирадах — тренировочные сборы, соревнования, матчевые встречи...

— Поэтому мне захотелось передать эту редчайшую книгу в руки людей, которые, как говорится... в смысле...

Тут внутри меня неожиданно опустилась какая-то заслонка между смыслом дальнейшей фразы и формой ее выражения, и выпутаться из того дерьма, куда я все больше и больше влипал с каждым последующим словом, помог мне негромкий, доброжелательный голос хозяина кабинета:

— Вы позволите мне взглянуть?

— Да, да, конечно!.. — благодарно пробормотал я и тут же запутался в своей дурацкой шляпе, Библии и маминой гобеленовой скатерке. — Вот... Прошу вас!

Я протянул ему Библию, скомкал скатерку, засовывая ее в широкий накладной карман пальто, и поднял шляпу с пола.

— Это уникальное издание Вольфа! С этой книгой я прошел буквально всю свою жизнь... — Я снова вырулил на волну вдохновенного вранья и ловко поплыл к берегу — окончательной цели своего путешествия.

Ах, черт его подери, этого святого генерала! Как превосходно и внимательно он листал эту Библию, как вглядывался в тревожные рисунки Доре, как нежно и заботливо укрывал их охранительным пергаментом и продолжал перелистывать дальше — страницу за страницей.

— Редкость подобного издания, как вы понимаете, говорит сама за себя... — подливал я масла в огонь и уже подумывал — а не запросить ли мне на всякий случай за Библию две триста?

Он наверняка почувствовал, что я человек деловой. Он — тоже. Иначе он не сидел бы в этом кабинете. И я просто обязан дать ему шанс! Я скажу — «две тысячи триста рублей», он сбросит триста, и я получу свои две косых! И все довольны, все в порядке...

— Замечательный экземпляр! — наконец с удовольствием сказал он. — Просто великолепный! Действительно редко можно встретить так удивительно сохранившуюся вольфовскую Библию...

«А может быть, залудить ему — две пятьсот? Получить — две двести, заклеить на выходе эту телефонисточку, переодеть ее вечерком в нормальные шмотки... Ну есть же у нее дома что-нибудь не такое святое и длинное?.. Сводить ее в кабак, в „Европейскую“... Потом ко мне — музычку послушать. И понеслась по проселочной!..» — подумал я, а вслух тихо произнес с отчетливой ноткой трагизма в голосе:

— Когда-то это была наша семейная реликвия. Мы ее очень берегли...

На мгновение мне причудилось, что в глазах этого грузного седоватого генерала-интенданта от Господа Бога за полукруглыми очками промелькнула еле уловимая ирония, но уже в следующую секунду я услышал:

— В нашей библиотеке есть несколько таких же Библий с рисунками Доре, сейчас не помню, кажется, семь или восемь, но по сохранности ни одна из них с вашим экземпляром не идет ни в какое сравнение. Примите мои искренние поздравления.

— Спасибо, — скромненько сказал я и подумал: «Две триста... Нужно помнить, что „жадность фрайера сгубила“!.. Не надо хищничать. И на „Европу“ хватит, и домой что-то нужно будет прихватить... Не под одни же патефонные пластиночки укладывать ее в койку?! Ничего себе у них библиотека!.. Отпад!»

— Я вообще очень люблю вольфовские издания, — тем временем ворковал этот сановный поп и любовно поглаживал мою Библию по темно-красному переплету. — Вы никогда не сталкивались с его же Джоном Милтоном — «Потерянный и возвращенный рай»? Там тоже Гюстав Доре. Пятьдесят гравюр! Фантастически издано... Я был так счастлив, когда мне удалось приобрести эту вещь! А «Божественная комедия» Данте? С тем же Доре...

Я уже сообразил, что нарвался на настоящего книжника. Я только не понимал — насколько простираются его знания и известны ли ему подлинные каталожные цены. Если да, то я просто в заднице!

— А «Волшебные сказки» Шарля Перро с тем же Гюставом Доре?

— Как же, как же... — Я напрягся изо всех сил и, слава Богу, вспомнил один «адрес» на Петроградской, с которого я в прошлом году поимел сотни три-четыре. — Он еще Мережковского издавал.

Я потом этого Мережковского месяца три никому не мог втюхать!

— Ренана! — увлеченно подхватил хозяин кабинета. — А Писемского, Загоскина, Лажечникова, Гейне, Лессинга! Это все Маврикий Осипович Вольф — австриец, посвятивший всю свою жизнь российской культуре...

Я почувствовал себя мышкой, которую большой, ловкий и сытый кот весело перекидывает с лапы на лапу, прежде чем сомкнуть свои острые клыки на ее загривке. Не потому, что ему вдруг захотелось перекусить, а просто так — забавы ради...

Но тут мое детство вышвырнуло мне небольшой одноразовый спасательный круг.