Илион

– Здесь, перед вами, друзья, я исчислю сказочный выкуп за благосклонность героя. – Царь возвышает голос. – Семь новых треножников, не бывших в огне, десять талантов золота, двадцать отполированных рабами до блеска котлов, двенадцать великолепных быстроногих коней, стяжавших награды на гонках…

В общем, ля-ля-ля. Все как пел Гомер. И как недавно предсказывал я сам. Разумеется, Агамемнон клянется отдать не опороченную им Брисеиду и еще два десятка прелестных троянок – это, правда, после того, как рухнут высокие стены Илиона, – а потом, в качестве основного искушения, щедро предлагает собственных дочек – Хрисомефису, Лаодику и юную Ифианассу, на выбор. (Заядлый схолиаст-зануда в моей голове привычно подмечает несовпадение речи с прошлыми и будущими текстами «Илиады». В частности, отсутствие в списке Электры и, возможно, переиначенное имя Ифигении, но ведь это не суть важно.) На сладкое оставлены семь густозаселенных городов.

Все эти лакомые гостинцы – старина Гомер и здесь не ошибся – Агамемнон предлагает взамен простых слов извинения.

– Так я немедля исполню, – восклицает он, – коль скоро Пелид позабудет вражду. Пусть подчинится наконец моей власти! Один лишь Аид, бог мертвых, столь несмирим и непреклонен, как этот выскочка!

Небеса оглашают раскаты грома; вспышки прорезают мрак, и чудится: сам Зевс теряет терпение.

– Пусть уступит, как положено! – не унимается державный Атрид. – Я и рожден прежде, и владыка из владык, и вообще, заявляю вам, более велик среди смертных!

Начинает накрапывать дождь. Туча постепенно уходит туда, откуда доносятся пьяные крики троянцев; теперь молнии Кронида полыхают за насыпью и окопами, заполненными водой. Я жду не дождусь, когда же Нестор заговорит о посольстве. Скорее бы отправиться к Пелиду в компании Одиссея и Аякса. Вот и настал самый важный день в моей… по крайней мере во второй из моих жизней. Снова и снова прокручиваю в голове хитроумно сплетенную речь. Все должно получиться.

«Хочешь изменить наши судьбы – найди поворотную точку».

Кажется, я нашел такую. Хотя бы одну из них. Конечно, участь греков, и троянцев, и богов – да и вашего покорного слуги – бесповоротно переменится, если этой ночью мне хватит духу выполнить задуманное. Слова старика Феникса не положат конец ярости Ахиллеса, но обратят его гнев на истинных врагов – богов Олимпа; останется только поднять Гектора, и троянцы рука об руку с греками бросятся штурмовать надменную вершину.

– О сын Атрея! – неожиданно выпаливает Нестор. – Великий повелитель и прославленный владыка! Нет, Агамемнон, ни одному человеку, ни даже царю Ахиллесу не отвергнуть подобного дара! Давайте же вышлем послов, тех избранных мужей, что поспешат передать Пелиду твои слова, как и нашу искреннюю признательность и любовь. Пусть те, кого я назову, без промедленья исполнят свой долг!

Облаченный в ветхую плоть Феникса, ступаю поближе к Теламониду, с тем чтобы старец без труда заметил меня.

– Прежде всего, – возвещает пилосец, – отправим Большого Аякса, а с ним – нашего многоумного, дипломатичнейшего среди царей, Одиссея. Одий и Эврибат, полагаю, достойны сопровождать посольство как глашатаи. Подайте воды на их руки! И сотворим, по нашему обычаю, благоговейное молчание, в сердцах умоляя великого Зевса послать милость. И да улыбнется Ахиллес благосклонно, получив добрые вести!

Слуги совершают обряд омовения, и военачальники склоняют головы в безмолвной молитве. Я примерзаю к месту, потрясенный до глубины души.

Нестор нарушает мертвую тишину, обращаясь к четверке – а вовсе не пятерке – послов:

– Смотрите же, усердствуйте! Смягчите его сердце, верните нам милость непобедимого, неуязвимого, не знающего жалости Ахилла!

Двое мужей в сопровождении глашатаев покидают круг света от пиршественного костра и уходят вдаль по берегу.

Как же так? Меня не избрали? Феникса даже не заметили! Неужели поэт ошибся?! Ну и дела: судьба резко свернула в сторону, и вот я так же слеп по отношению к будущему, как и все остальные участники пьесы, как бессмертные жители Олимпа, как сам Гомер, бельмо ему в оба незрячих глаза!

Пошатываясь на бесполезных костлявых ногах мирмидонского старца, выбираюсь из толпы греческих командиров и бросаюсь вдоль кромки грохочущего прибоя догонять Одиссея с Аяксом.

Я настигаю послов на полпути к ставке Ахиллеса. Герои шагают по мокрому песку темного пляжа и переговариваются вполголоса. Услышав мою сиплую старческую одышку, Большой Аякс оборачивается.

– В чем дело, Феникс, почтенный сын Аминтора? – спрашивает он. – Признаться, ты немало удивил меня, появившись на совете: носятся слухи, что в последнее время искусные мирмидонские целители не отходят от твоего ложа. Призван ли ты передать последние напутствия Агамемнона?

– Приветствую вас, благородный Теламонид и царственный сын Лаэрта, – хриплю в ответ. – Владыка пожелал, чтобы я присоединился к посольству.

Аякс таращится на меня, точно на новые ворота. Одиссей подозрительно щурится: