Илион

Десятки схолиастов, живших в одно время со мной и задолго до того, в один голос утверждали, что старик был искусственно, причем довольно грубо, «вставлен» в поэму столетия спустя. Их теория, конечно, объясняет, откуда взялась двойственная форма, но совершенно упускает из виду то, что из всей троицы Ахиллов наставник «выдал» наиболее длинную и сложную по построению речь, буквально пропитанную гением самого Гомера.

Такое впечатление, будто слепец и сам колебался, сколько же послов ходило к пресветлому Пелиду и какую роль уговоры Феникса сыграли в беседе, оказавшей безмерное влияние на участь каждого из героев.

У меня всего пара часов на раздумья.

«Хочешь изменить наши судьбы – найди точку отсчета».

Но это еще впереди, а пока что солнце едва перевалило за полуденный зенит. Троянцы остановились подле ахейских укреплений; греки суетятся за каменным валом и частоколом, как обеспокоенные муравьи. Не выходя из образа потного греческого лучника, я подбираюсь поближе к Агамемнону, послушать, как он будет костерить верных воинов и взывать к Зевсу о помощи в самый черный час.

– Позор на ваши головы! – ревет повелитель. Из огромной толпы грязных, измученных воинов его слышит самое большее одна сотая часть: античная акустика оставляет желать лучшего. Все же царь полагается на свою луженую глотку и на то, что передние ряды слово в слово передадут брань дальше.

– Срам, аргивяне! Разоделись, как лучшие воины, а сами? Забыли свое бахвальство спалить Илион дотла – там, на пирах, поедая, понимаешь, несчетных рогатых волов и упиваясь вином из кубков, налитых через край! А кто все это оплатил и привез сюда, я вас спрашиваю? Посмотрите на себя, ощипанные вороны! Мы, говорили, готовы идти каждый против сотни, против двух сотен! И вот не справитесь с одним смертным! Да Гектор в любую минуту явится в лагерь с ордами поджигателей – и плакали наши корабли, купленные за мой счет! Удирайте домой, к милым женам и детишкам, о хвастливая армия… героев!

Атрид плюется и возносит руки к небесам, обращаясь на юго-восток, в направлении горы Ида, откуда во время побоища являлись ужасные громы и молнии:

– Владыка Зевс, и ты можешь вот так постыдно отбирать мою славу? Чем я тебя прогневал? Ни разу – ни единого раза, клянусь! – не миновал я с пустыми руками твоего алтаря, который даже в плавании сопровождал нас на быстром судне! Нет, я всегда останавливался, чтобы сжечь телячий тук и бедра в твою честь, Олимпиец! И ведь как проста была наша молитва: сровнять Илион с землею, поубивать всех героев, обесчестить их жен, набрать рабов… Что тут сложного, а?.. Исполни же теперь мою молитву, отец бессмертных: позволь нам самим уплыть живыми и невредимыми – хоть это-то можно?! Не дай сынам Приама побить ахейскую рать, будто мула, взятого взаймы у соседа!

М-да, сегодня Агамемнон не блещет красноречием. Слыхали мы речи и покруче. Если честно, по сравнению с последней любая его прошлая речь кажется шедевром ораторского искусства. Неудивительно, что Гомер решил слегка подправить этот дикий образчик… Впрочем, чудо все-таки свершается – по крайней мере в глазах ахейцев.

Невесть откуда прилетает преогромный орел и тащит в когтях молодого оленя.

Пятидесятитысячная толпа греков, которая только что в беспорядке ломилась под защиту черных кораблей и затормозила всего на пару минут, чтобы выслушать державного Атрида, теперь буквально примерзает к берегу, изумленно тыча пальцами на юг.

Хищная птица взмывает под облака, описывает круг, плавно снижается – и вдруг роняет еще теплую, бьющуюся в конвульсиях жертву точнехонько на песчаный холм, к подножию алтаря, посвященного Громовержцу, который захватчики воздвигли сразу после высадки.

Знамение срабатывает. Секунд пятнадцать потрясенные ратники безмолвствуют, после чего оглашают берег торжествующим воплем. Некогда перепуганные до смерти, а теперь бесстрашные воины, вдохновленные очевидным знаком небесного благоволения, очертя голову кидаются строиться в боевом порядке; коней опять впрягают в колесницы, а те выкатывают наружу по земляным перешейкам через глубокий ров. Сражение возобновляется.

И наступает звездный час лучника.

Разумеется, контратаку возглавляет отважный Диомед, не отстают от героя и братья Атриды, Агамемнон с Менелаем, а также Большой и Малый Аяксы. И хотя каждый из храбрецов внесет собственный вклад в кровопролитие, вдоволь побросает копья и побряцает коротким мечом, основная битва сосредоточится вокруг ахейского стрелка по имени Тевкр.

Побочный сын Теламона всегда слыл искусным лучником, за прошедшие годы он поразил на моих глазах дюжины троянцев, но нынче парень действительно добивается всеобщего внимания. Вдвоем со сводным братом, Большим Аяксом, они исполняют некое подобие ритуального танца. Тевкр укрывается за щитом товарища – исполинским, четвероугольным (военные историки внушали нам, что ко времени Троянской осады подобные еще не вошли в употребление), и когда законный потомок Теламона отводит щит в сторону, воин выпрямляется и пускает пернатую стрелу; похоже, сегодня он в ударе.