Илион

Впрочем, через городскую стену я бы вряд ли его перекинул. Каюсь, меня так и разбирало бросить парня в луже дерьма у выхода из трубы, но герой вовремя очнулся. Он достаточно быстро согласился покинуть город вместе со мной. Удирали мы тихо. Очень тихо. А Диомед не разговаривал со мной до вечера. И всю неделю. Даже после нашей победы и разорения Трои ни слова не проронил.

Да и я с ним не беседовал.

После той вылазки мы тщательно запрятали палладия в аргивском стане и, зная, что дни Илиона теперь сочтены, принялись делать огромного деревянного коня. Фигура была нужна сразу для трех целей. Прежде всего я придумал спрятаться в ней вместе с отборными воинами, дабы таким остроумным способом проникнуть в город. Кроме того, чтобы затащить нашу жертву Афине к себе за стену, троянцам потребовалось разобрать верх Скейских ворот, а древние предсказания сулили Илиону погибель лишь тогда, когда палладий покинет Трою, а перемычка главных врат будет сломана. В-третьих, как я уже упомянул, мы хотели замолить перед Палладой грех похищения статуи. Конь подходил идеально: богиня обожала лошадей. Она даже лично взнуздала и усмирила крылатого Пегаса для Беллерофонта и вообще не упускала возможности насладиться лесными скачками.

Вот, друзья мои, вы и услышали коротенький рассказ о том, как был похищен палладий и пала священная Троя. Надеюсь, я доставил вам хоть немного удовольствия. Вопросы есть?

Переглянувшись с Харманом, Ада прочла в его глазах отражение собственной мысли: «И это называется коротенький рассказ?!»

– Да, у меня вопрос, – подал голос Даэман.

– Пожалуйста, – кивнул сын Лаэрта.

– Почему ты называешь город то Троей, то Илионом?

Одиссей закатил глаза, поднялся, взял из багажника соньера свой меч и скрылся в чаще.

24 Илион. Индиана. Олимп

Зевс разгневан. Громовержец и раньше бывал не в духе, однако на сей раз он очень, очень, очень, просто ужасно зол.

Верховный отец Олимпийцев буквально влетает в разгромленную палату, дико озирается и, заметив на мокром полу бледное тело дочери, на котором извивается клубок червей, молниеносно разворачивается ко мне. О нет. Шлем Смерти подвел, как пить дать. Уверен, что Зевс видит сквозь любые магические изобретения Аида – видит меня. Его серый взгляд, леденящий в жилах кровь, задумчиво задерживается на несколько секунд – а затем решительно отворачивается. И Томас Хокенберри, профессор Индианского университета, пару часов как выбравшийся из теплой постели Елены, остается в живых.

Предплечье и нога покрыты жуткими синяками, но главное – кости целы. Затянув потуже спасительный капюшон, осторожно пробираюсь через толпу богов к выходу. Есть лишь одно место, не считая спальни в покоях Париса, куда мне сейчас хочется. И я квитируюсь к подножию Олимпа, в казармы схолиастов.

Привычно шагаю в свою спальню и прямо в действующем Шлеме валюсь на голую кровать. Боже, какой долгий день остался позади. Не говоря уже о ночи. И разумеется, утре. Человек-невидимка забывается мертвецким сном.

Пробуждаюсь от страшных воплей и ударов грома на нижнем этаже. Пулей выскакиваю в коридор. Схолиаст по имени Бликс проносится мимо, едва не сшибает меня, прозрачного, с ног, на ходу объясняя коллеге Кэмпбеллу:

– Это хозяйка! Явилась сюда и всех убивает!

Казармы охвачены огнем. Стоит мне укрыться под лестницей, как рядом пролетает Муза – та самая, наша, Мелета – и мечет в немногих уцелевших зигзаги чистой энергии. Да-да, окаянные молнии, вошедшие в поговорку, но оттого не менее губительные для беззащитной человечьей плоти. Бликсу не спастись. Я ничем не могу помочь ни ему, ни остальным…

Найтенгельзер. Флегматичный схолиаст был мне все эти годы единственным другом. Тяжело задыхаясь, бегу в его комнату. Мрамор исцарапан и покрыт сетью трещин. Деревянные перекрытия обуглились, стекло в окне оплавлено, однако обгоревшего тела нигде нет. Ни в холле, ни в коридорах я не заметил среди гор опаленных трупов никого, кто бы напоминал дородного Найтенгельзера. С третьего этажа доносятся последние вскрики – и все смолкает, кроме бушующего пламени. Через окно мне видно, как голографические кони галопом уносят Музу вдаль. Благодарение судьбе, ибо я так сильно кашляю от едкого дыма, что хозяйка непременно услыхала бы. Сгибаясь пополам, утирая слезы, с трудом преодолеваю безумный ужас: нужно четко вообразить ту самую улочку, где мы с коллегой подкрепились утром. Хватаю квит-медальон, поворачиваю диск и переношусь в Илион.

Схолиаста в забегаловке нет. Нет его и на поле битвы, по крайней мере на излюбленном уступе, откуда открывается отменный вид на троянские рати. Гектор и Парис во главе троянцев успешно преследуют отступающих аргивян. Где же ты, друг? Поразмыслив, квитируюсь в тенистое местечко за греческим тылом – пару раз мы сталкивались там, подле глубоких рвов и частокола.