Разумеется, экспедиция шла за счет богатейшей фирмы «Кэннинг и Компания». Я являлся техническим руководителем экспедиции как инженер. При успехе мне было обещано место директора фирмы и один процент чистой прибыли. Шарль Леонар был проводником: ему тоже был обещан пай нашего предприятия. Кроме нас двоих, и с экспедицией шли еще несколько агентов «Кэннинг и Ко»: некий Билль Снайдер, потом Нед Карпентер, четыре механика и два чернорабочих.
Мы продвигались в сердце австралийского материка. Было начало мая — лучшее время для путешествия по внутренним областям Австралии.
Нужно ли говорить, что мы были снабжены в изобилии всем необходимым для трудного путешествия?
В моем распоряжении находилась чековая книжка фирмы «Кэннинг и Ко», и я получил инструкции:
— Ничего не жалеть, лишь бы достигнуть цели.
Если бы я пожелал, фирма позволила бы мне набрать целый отряд, создать огромный караван.
Но я считал необходимым взять только ограниченное количество людей, зато таких, на верность, опытность, выносливость и храбрость которых я мог положиться.
Ведь самым важным в нашем деле было узнать секрет, а потом сохранить узнанное в полном секрете. Иначе фирма «Кэннинг» рисковала не сделаться монопольной обладательницей секрета.
Мы предполагали, по существу, произвести только предварительную разведку. Добравшись до места, где обитали люди, знающие способ выделки нигилита, мы должны были завязать с ними переговоры и немедленно поставить в известность об этом мистера Кэннинга-старшего. Передачу моего доклада Кэннингу должен был взять на себя человек, наиболее способный к странствованиям по пустыне на электрическом велосипеде, именно Шарль Леонар.
Зная, где именно искать нас, Кэннинг мог немедленно послать не только экспедицию, но и целую армию рабочих, инженеров и, если бы понадобилось, снабдить эту армию надлежащим конвоем хотя бы с кавалерией и артиллерией. Но посылать теперь на поиски нигилита такую армию, само по себе разумеется, было совершенно абсурдным: достаточно было нас самих.
II
Я не желаю утруждать читателя настоящих моих записок…
Впрочем, будут ли эти записки когда-либо и кем-либо в мире прочитаны? Попадут ли они в руки людей, которые смогут их прочесть?
Это далеко не пустой и праздный вопрос.
Но как-то невольно слова выливаются в шаблонные фразы. И так как я пишу мои записки именно в надежде, что они когда-нибудь и где-нибудь все же станут известными цивилизованному человечеству, то я имею право выражаться так, как нахожу нужным.
Итак, я не желаю утруждать внимание моих читателей передачей всех подробностей наших странствований к сердцу Австралии, а буду останавливаться исключительно на важнейших эпизодах. Равным образом, я считаю излишним слишком много места уделять повествованию о некоторых из участников нашей экспедиции: суть-то в том, что, как всегда бывает в жизни, большинство моих спутников играли роль статистов в театре, артистов без речей. Да к тому же иные из них очень скоро окончательно и бесповоротно сошли со сцены. Упомянуть их, помянуть добрым словом, — этим будет исчерпано все, будет исполнен долг.
Зато я считаю необходимым подробнее остановиться на одной фигуре, на характеристике одной личности. Разумеется, это был Шарль Леонар.
Странное впечатление производил на меня первое время этот человек!
Среднего роста, в меру мускулистый, подвижный, совсем еще молодой человек. Лицо по-своему красиво, с резкими чертами. Во внешности какое-то врожденное изящество. В разговоре какая-то даже странная легкость. Иногда способность заинтересоваться как будто пустяком и об этом пустяке проболтать очень долго. А чаще полное безразличие к поднимаемым в его присутствии, быть может, очень важным, принципиальным вопросам. И при этом такое впечатление, как будто ему просто-напросто не под силу разбираться в этих вопросах. Просто они, эти вопросы, не доступны его пониманию.
И вдруг одно слово, меткое, яркое, оригинальное, и усмешка, и искорка в глазах — и тогда окружающие видят, что волнующий их вопрос для Леонара вовсе не вопрос, что он им уже решен, что Леонару просто смешны наши усилия снова решать уже давно решенное.