-- А ты догадайся, -- предложил Розовский. -- Сообразил?
-- С трудом.
-- Тогда выметайся!..
-- Нахал, а? -- проговорил Розовский, когда за Губерманом закрылась дверь. -- Новая генерация! Никаких табу! Твой Сашка такой же?
-- Не такой развязный. Но если что-то в голову возьмет -- ничем не выбьешь.
-- Прорезалась-таки твоя натура?
-- Надеюсь.
-- Сколько ему сейчас?
-- Этой весной школу кончает. Будет поступать в МГИМО.
-- Почему именно в МГИМО?
-- Связи на будущее.
-- Резонно, -- согласился Розовский. -- Нужно искать ходы. С улицы туда не берут.
-- Никаких ходов, -- возразил Назаров.
-- А если не поступит?
-- После армии поступит.
-- А если загремит в Афган?
-- Значит, загремит. Чем он лучше других?
-- Суровый ты, Аркадий, человек! Не хочешь, чтобы он был папенькиным сынком?
-- Очень не хочу, -- согласился Назаров. -- Но я сейчас думаю о другом. Коль уж мы решили вступить в политическую игру, неплохо бы иметь информацию о других игроках. Нужны досье.
-- На кого?
-- На всех.
-- Большая работа.
-- Окупится.
Розовский был не из тех, кому нужно разжевывать один раз сказанное.
-- Один канал -- люди, которые у нас на крючке, -- предположил он. -Немало расскажут. Без всякого шантажа, конечно. Дружеская доверительная беседа.
-- КГБ, -- подсказал Назаров. -- У них есть досье на всех.
-- Нужен свой человек. И не один. Недешево будет.
-- Не дороже денег.
-- Значит, начинаем? -- подвел итог Розовский. -- Когда?
-- А чего тянуть? Завтра!
* * *
Сценарий, предложенный социальным психологом Фимой Губерманом, реализовался в наилучшем виде. Отставной полковник, секретарь жэковской парторганизации, лишился дара речи, когда Назаров вывалил перед ним тридцать тугих пачек в банковской упаковке, в каждой по десять тысяч рублей, и попросил тиснуть штампиком "Уплачено" в партбилете. Отставной полковник тут же помчался в райком, оттуда кинулись в МГК, там уже крутились репортеры из "Вечерки" и "Известий", требовавшие подтвердить или опровергнуть разнесшийся по чиновной Москве слух о необычных партвзносах доселе никому не известного предпринимателя. В этот же день информация появилась в "Вечерней Москве" и в московском вечернем выпуске "Известий", наутро -- почти во всех центральных газетах, а вечером -- в конце программы "Время". Огромный, в полторы полосы, материал в "Литературной газете" и интервью, данное Назаровым московскому корреспонденту "Радио Свобода", вызвали сдержанно-осуждающий отклик в "Правде" и откровенно злобный -- в "Советской России".
Идеологическому отделу ЦК понадобилась почти неделя, чтобы выработать свое отношение к этому социально-политическому феномену. Зато потом верноподданная пресса как с цепи сорвалась. Всех перещеголяла "Советская Россия", фельетон о новоявленном нуворише Назарове и его сомнительных махинациях назывался "Пришествие Хама". Либеральные "Литгазета" и "Московские новости" вяло отбрехивались. Всего за несколько дней, как и предсказывал Фима Губерман, имя Назарова стало известно всей стране. И не только стране. Западногерманский "Штерн" поместил обстоятельную статью о кооперативе "Практика" и его создателе, а нью-йоркский "Тайм" опубликовал на первой обложке портрет Назарова под рубрикой "Человек недели".
Это была уже не известность. Это была слава.
Секретариат Назарова был завален приглашениями на "круглые столы", теоретические конференции и симпозиумы. Назаров выбирал наиболее представительные, терпеливо отсиживал на них, в кулуарах пожимал руки видным ученым-экономистам, социологам, известным писателям и журналистам, которые хотели с ним познакомиться. Пришло несколько приглашений и из-за рубежа. Большинство из них Назаров вежливо отклонил, сославшись на загруженность делами, а во Франкфурт-на-Майне решил слетать. И не прогадал. Сам международный симпозиум, посвященный взаимоотношениям Востока и Запада, показался ему нудным и малоинформативным, но там он познакомился с несколькими немецкими и английскими бизнесменами, всерьез интересовавшимися ситуацией в СССР с его неисчерпаемыми запасами сырья и необъятным, еще ни кем не занятым рынком. Деловые предложения, обсуждавшиеся во время этих встреч, были очень заманчивыми.
Вернувшись из Франкфурта, Назаров вызвал Фиму Губермана и в присутствии Розовского сказал ему:
-- Девятьсот. И можешь открывать дверь ногой.
В тот же день Назарову позвонил помощник первого секретаря МГК и передал просьбу Бориса Николаевича Ельцина приехать к нему часам к семи вечера. "Просьбу". "Часам к семи". Это дорогого стоило.
Ельцин принял Назарова в комнате отдыха, примыкавшей к его огромному кабинету, налил "Смирновской" и долго, вникая в детали с цепкостью опытного прораба, расспрашивал о делах. Прощаясь, сказал:
-- Такие люди, как вы, скоро будут очень нужны. Понадобится моя помощь -- звоните!..