-- Самолет завтра в восемнадцать тридцать, -- напомнил Голубков. -Сбор в шестнадцать ноль-ноль в Шереметьеве-два. Получите документы, билеты, деньги на расходы. Летите по путевкам турагентства "Эр-вояж", в Никосии вас встретит симпатичная девушка -- их гид. Никаких записных книжек, писем, телефонов, только паспорта и водительские удостоверения. Никаких самостоятельных передвижений по Москве, машины для вас будут завтра в девять утра. Место сбора водители знают. Сегодня переночуете здесь.
-- В режиме гауптвахты? -- спросил я.
-- Это просто мера предосторожности. Мы хотим быть уверенными, что кого-нибудь из вас не потянет искать приключений. Их у вас и без того будет достаточно. До завтра!..
Нифонтов и Голубков ушли. Я выглянул на кухню -- малого с кейсом тоже уже не было. Когда я вернулся в спальню, ребята сидели на кроватях и тупо молчали. Поговорить было о чем, но говорить было нельзя.
-- Я чувствую себя проституткой, -- заметил Муха. Повертел в руках пакет с баксами и добавил: -- Валютной.
-- Прогресс, -- успокоил его Трубач. -- Раньше ты был просто шлюхой, которую имели практически за бесплатно.
-- Мы теперь, выходит, наемники, -- подытожил Артист.
А Док поправил:
-- Солдаты удачи...
* * *
На следующий день в восемнадцать тридцать мы вылетели на Кипр чартерным рейсом Москва-- Афины--Никосия. Но до этого Боцман успел смотаться в Калугу на выделенной для него "Волге", а я с Валерой на его "патроле" -- в Затопино. Я понимал, что, если отдам Ольге баксы, она с ума от беспокойства сойдет. Поэтому спрятал деньги в чулане и показал Тимохе место. Объяснил:
-- Здесь сорок пять штук моих и тридцать тысяч зеленых твоих. Не спорь, так решили. Считай, что это твои комиссионные за наш контракт. И если что... Понял?
-- Никаких "если что", -- ответил он. -- Понял?..
И когда джип перевалил через кювет, отделявший деревенский проулок от грунтовки, я почему-то велел Валере свернуть к Спас-Заулку и через четверть часа стоял один в полутемном храме.
* * *
"Это я, это я, Господи!
Имя мое -- Сергей Пастухов.
Чин мой на земле -- раб Твой.
Дело мое -- воин.
Твой ли я воин, Господи? Или князя Тьмы?..
Отец мой небесный, всемилостивый, всеведущий и всемогущий, снизойди к бедным детям твоим, вразуми их и наставь на путь истинный, очисти помыслы их и благослови дела их. И да не будут обделены милостями Твоими и справедливостью Твоей близкие, любимые и любящие их..."
Глава четвертая. Объект внимания
I
С наступлением темноты на южное побережье Кипра обрушивался звон цикад. Из многочисленных уличных кафе и баров на набережной доносились звуки музыки, к полуночи они слабели, а позже исчезали вовсе. Оставались лишь цикады, редкие гудки буксиров на рейде Ларнаки и мерный шум волн, лениво накатывавших на пустые пляжи с выпирающими из песка ноздреватыми каменными глыбами. В легких струях ночного бриза с жестяным шелестом терлись друг о друга листья дубов, покачивались вершины кипарисов и ветви алеппских сосен, в купах которых белели обнесенные террасами виллы, делающие курортные предместья похожими на гавань, где у причалов теснятся дорогие яхты и многопалубные пассажирские теплоходы. А потом все поглощала ночь -- мертвая, прекрасная, страшная.
Аркадий Назаров, человек, обозначенный в оперативной разработке Управления по планированию специальных мероприятий как объект внимания, полулежал в белом кожаном шезлонге во дворе одной из вилл в фешенебельном пригороде Ларнаки. Двор был надежно укрыт от внешнего мира высоким каменным забором и плотным строем кипарисов, по всему периметру ограды постоянно дежурила охрана -- молодые смуглые турки, специально выписанные из Анкары. Они не говорили по-гречески и чувствовали себя в этой части острова, населенного греко-киприотами, как во вражеском окружении.
Рядом с шезлонгом Назарова стоял низкий белый стол с квадратной бутылкой виски "Уайтхолл" и серебряным ведерком со льдом, в метре от стола и шезлонга за невысоким мраморным бортиком чернела вода в овальном бассейне, в ней отражались круглые садовые фонари...
Проклятая бессонница!
Проклятая ночь!..
А ведь ночь когда-то была его временем. Ночью отпускало нервное напряжение дня, снисходило глубокое успокоение.