-- Не хочу вас пугать, но вам грозит смертельная опасность.
-- Вы не перепутали? -- спросил я. -- Она грозит вам.
-- Мне тоже. Но вам -- стократ. Вы оказались причастными к одной из самых страшных государственных тайн.
-- И самых грязных, -- заметил Губерман.
-- "Грязных" -- это из области морали. А в таких вещах нет морали. Тебе, Ефим, пора бы уже это запомнить. Мои дела затрагивают имущественные интересы группы очень влиятельных людей. Ваша информация, Сергей, может оказаться взрывоопасной для самой власти.
-- Каким образом?
-- Ваш друг, которого вы называете Доком, был прав, высказав предположение, что человеческие ткани, добытые в Чечне, были предметом спекуляции. Он недооценил возможные масштабы этой спекуляции. Не исключено, что речь идет о сотнях миллионов долларов. Наличными. При таких масштабах акция не может быть осуществлена без санкции с самых верхов.
-- Вы сказали -- наличными. По-вашему, это особенный момент?
-- Решающий, -- коротко ответил Назаров. Заметив мое недоумение, Губерман объяснил:
-- Пятьсот тысяч баксов в коробке из-под ксерокса, которую вытаскивали из Белого дома. О них стало известно случайно. А о скольких таких же коробках так и не стало известно? Откуда взялся этот "нал"? Может, не из Чечни. А может -- и из Чечни. Почти все крупные дела делаются через "нал". А выборы президента, согласитесь, это крупное дело.
-- И Ельцин об этом знал?
-- Мог и не знать, -- ответил Назаров. -- И скорее всего не знал. Мне хочется в это верить. Но сути это не меняет.
-- Что такое "Медикор"? -- спросил я.
-- Немецкая фирма, контролирующая торговлю человеческими тканями, -объяснил Губерман. -- Они могут вывести нас на продавцов и покупателей органов, полученных от операции "Помоги другу". Придумали же название, а?
-- Что такое "Контур"? -- продолжал я. Губерман усмехнулся:
-- Странно, что вы не знаете, как называется фирма, на которую работаете. "Информационно-аналитическое агентство "Контур". Это и есть Управление по планированию специальных мероприятий. А как оно зашифровано в официальных документах, один только Волков, наверно, и знает. Какой-нибудь отдел "Б-11" или сектор "Г-6".
-- Кстати, Фима, -- прервал Назаров. -- Отметь: сам Волков. Счета. Связи в коммерческих структурах. Жена, дети, родственники.
-- Вы думаете?..
Назаров неопределенно пожал плечами.
-- Я знаком с Волковым. Он сыграл важную роль в подавлении и первого, и второго путча. Человек долга. Я бы даже добавил: человек чести. Но что он вкладывает в эти понятия? Не помешает проверить.
-- Сделаем, -- кивнул Губерман.
-- Кому подчиняется Волков? -- спросил я.
-- Фактически -- тем же людям, о которых мы говорили, -- ответил Назаров. _ Ни их фамилии, ни должности вам ничего не скажут. Их знаю я, и этого достаточно, -- повторил он. -- А теперь, Сергей, припомните -- слово в слово -- то, что вам сказал сегодня ваш куратор полковник Голубков.
Я повторил.
Назаров надолго задумался, а затем кивнул:
-- Это и есть на данный момент самая важная информация. Когда вы с ним встречаетесь?
-- Завтра в восемь утра.
-- Скажете, что операцию перемещения начнете через два дня. А исчезнуть мы должны завтра утром.
-- Я прикажу охране сегодня всю ночь быть на ногах, -- предложил Губерман. -- И стрелять без предупреждения.
-- Не помешает, -- согласился Назаров. Еще минут через сорок, когда основной план был намечен, Назаров поднялся.
-- Голова побаливает, -- признался он. -- Уточните с Фимой схему связи. А я пойду прилягу... Я не сомневаюсь, Сергей, что вы и ваши друзья люди смелые и знаете свое дело. Но вот что я вам скажу. В юности я служил матросом на подводной лодке. И было замечено, что большая часть аварий происходит не во время похода, каким бы долгим и сложным он ни был, а в тот момент, когда лодка возвращается домой. Иногда прямо у входа в гавань. Не знаю, как сейчас, но в мое время командиры лодок объявляли при подходе к базе повышенную боевую готовность. Помните об этом.
-- Мудрое правило, -- согласился я.
Да, правило мудрое. И Назаров был, конечно, мужик не из тех, кто...
А это еще что за хренота?!
Из поперечного проселка, скрытого какими-то строениями вроде птицефермы, словно бы выпрыгнул грузовик с десятиметровым прицепом и стал как вкопанный, перегородив трассу. При нашей скорости в сто с лишним кэмэ... Я только и успел заметить, как замелькали на руле мощные волосатые руки Трубача. "Ситроен" перелетел через кювет, прошил с десяток загонов и какой-то курятник, обогнул грузовик справа, снес бампером километровый бетонный столб, подпрыгнул на бордюрном камне, словно наскочив на противотанковую мину, и ухнул всеми своими баллонами на асфальт трассы, как неточно зашедший на посадку тяжелый транспортник.
-- Я его, суку, сейчас! -- рявкнул Трубач, выравнивая машину и перебрасывая ногу с газа на тормоз.
-- Жми! -- заорал я. -- Жми, Колюня! Жми!
Не знаю, что сильней на него подействовало -- мой вопль или необычное обращение "Колюня", -- но он вмял педаль газа в пол, "строен" рванул так, будто набирал скорость для взлета.