Их было семеро (Солдаты удачи - 1)

Миновали Афины. "Каравелла" шла над Италией. Привычного "Уайтхолла" в баре самолета не оказалось, пришлось довольствоваться "Джонни Уокером". Тоже неплохое виски, очень недурственное. Хоть и не из дешевых. Но не пить же плебейский "скотч" только потому, что он халявный. Он мог себе позволить не думать о деньгах. Он был богат. Он был свободен. И главное -- он был жив. Может быть, это и есть счастье?

Розовский уже знал, что будет делать в ближайшие часы. Из аэропорта -в банк. Оттуда -- в Париж, на обычном поезде, чтобы его фамилия не осталась в компьютерах трансагентства. В аэропорту Орли он купит билет на. ближайший рейс до Москвы на свое имя и по своему паспорту. После этого российский гражданин Борис Семенович Розовский перестанет существовать. А из аэропорта Шарля де Голля в Нью-Йорк вылетит гражданин США, выходец из Израиля, господин Борух Блюменталь и навсегда бесследно растворится в вавилонском столпотворении гигантского тысячеязыкового мегаполиса.

"Каравелла" компании Эль-Аль прибыла в Женевский аэропорт Куэнтрен точно по расписанию, в девять двадцать утра по местному времени. Моросил мелкий дождь, над летным полем тянулись низкие облака, над толпой на перроне зала прилета лоснились от влаги десятки черных и цветных зонтов, люди были в темных костюмах и плащах. Белые полотняные брюки и блейзер Розовского, вполне уместные на Кипре, здесь обращали на себя внимание. Досадуя на непредвиденную задержку, Розовский взял такси и приказал отвезти себя в бутик неподалеку от ратуши, где он пару раз заказывал костюмы и клубные пиджаки. Часа через полтора два костюма -- светло-серый и темная строгая тройка -- были подогнаны по росту, подобрана обувь, рубашки и галстуки. Полный резон был остаться в тройке и ехать в ней в банк, но это был не ГУМ, где какой-нибудь приезжий северянин облачается в новье, а старый костюм запихивает в урну. Пришлось распорядиться, чтобы покупки упаковали и отнесли в такси. При расчете возникла небольшая заминка. Хозяин бутика, породистый высокий швейцарец, уважительно принял из рук Розовского кредитную карточку "Америкэн-Экспресс", но через несколько минут вышел из своей стеклянной клетушки с крайне озадаченным видом и на ломаном английском сообщил, что банк не подтвердил платежеспособность уважаемого клиента. Это была чушь совершеннейшая, карточка была выдана московским банком, в котором Розовский был вице-президентом, и всего несколько часов назад в аэропорту Ларнаки он рассчитался ею за билет без всяких проблем. Но разбираться в этой накладке Розовскому было недосуг, он расплатился наличными и велел таксисту ехать в отель "Кларте", в котором он с Назаровым всегда останавливался, когда случалось приезжать по делам в Женеву.

Здесь Розовского помнили. Менеджер радушно приветствовал его и сообщил, что по счастливой случайности его обычный номер -- двухкомнатный апартамент на восемнадцатом, верхнем этаже, с пентхаузом и прекрасным видом на Женевское озеро и устье Роны -- свободен и готов к приему уважаемого гостя. Следует ли ему, как обычно, отнести плату за счет фирмы господина Назарова? Розовский расписался в счете и поднялся в номер. Его покупки, упакованные в фирменные пакеты бутика, уже ждали его в просторной гостиной. Он надел черную деловую тройку и несколько минут рассматривал себя в просторном, во всю стену, зеркале гардеробной. Ему понравился собственный вид. Респектабельный господин, в самом соку, с прекрасным средиземноморским загаром, с бриллиантовой заколкой в галстуке, с дорогой кубинской сигарой. Он ощутил даже некоторую торжественность момента. Не каждый день человек меняет свою жизнь так, как намерен был сделать он. Не каждый день отряхивают с ног прах прежней суетливой, хлопотливой, полной проблем и опасностей жизни, подчиненной крутой воле шефа и капризам дуры-жены, омрачаемой пьянками и карточными долгами великовозрастного сына-балбеса, постоянным вымогательствам любовниц.

Все, кончилась эта жизнь. Начинается совсем другая.

В таком приподнято-торжественном настроении он поднялся по широкой лестнице Центрального банка Женевы, миновал колоннаду фасада и вошел в огромный операционный зал. Пол его был уложен полированными мраморными плитами, своды покоились на высоких аспидно-черных колоннах. Клерков, сидящих за дубовыми барьерами, отделяли от клиентов не стекла, как в новомодных банках, а позолоченные решетки, чем-то напоминающие мелкие трубки органа. Здесь все было неколебимо, незыблемо. С этим банком никогда ничего не случалось. И никогда ничего не случится.

Розовский прошел в глубь зала, где, как он знал, было бюро старшего банковского служащего, занимавшегося крупными операциями.

-- Шпрехен зи дойч? -- спросил он, не сомневаясь в ответе. Здесь все говорили и по-немецки, и по-английски, и по-французски. До русского, правда, еще не дошло. Но если дело пойдет и дальше такими же темпами, очень скоро дойдет.

-- Натюрлих, -- подтвердил служащий. -- Что вам угодно?

-- Мне угодно перевести некоторую сумму из вашего банка в Нью-Йорк, в "Чейз Манхэттен бэнк", -- ответил Розовский.