Икар

Тысячелетиями индейцам приходилось выживать в горном лабиринте практически неприступного Гвианского щита. Единственным способом защиты от жестоких врагов, превосходивших их числом, было признанное умение гуаарибов забираться на вершины и укрываться в орлиных гнездах, куда никто никогда не осмеливался за ними сунуться. По-видимому, еще с молоком матери им передавалось особое чутье в отношении того, как надо действовать на краю пропасти. Так что взобраться на восемьдесят метров вверх по гладкой стене — то, что для кого-то было подвигом, — для них было своего рода простым развлечением.

Они пели, смеялись и балагурили — ясно, что отпускали шутки по адресу четверки «разумных», которые жались к горе, словно испуганные птенцы. Они пребывали в таком благодушном настроении, что, когда из лесной чащи появились двое парней, которые несли на носилках упитанного тапира, решили прервать работу.

— Не могу поверить! — воскликнул пораженный Джимми Эйнджел. — Они что, так и оставят нас здесь, а сами будут обедать?

— Это еще не самое плохое… — сказал Мигель Дельгадо. — Беда в том, после еды они обычно спят.

— Не выдумывай!

— Вот увидишь!..

— И мы ничего не можем сделать?

— Что, например? Они оказывают нам огромную услугу, и мы должны молиться о том, чтобы они не устали. Гуаарибы — люди очень простые и весьма своеобразные. Работают, пока им охота, но если вдруг наскучит или надоест, все бросают — и привет. Поэтому их и называют «длинными лапами»: они никогда нигде подолгу не задерживаются.

— Надо же! — сказала Мэри Эйнджел, показывая вниз. — Они даже не прикасаются к вещам, которые мы сбросили. Такое впечатление, что они избегают подходить к одежде.

— Избегают, избегают, — подтвердил Веревка. — Они никогда не притрагиваются к вещам, которые побывали у нас, за исключением разве что металлических. Они боятся бронхита.

— Бронхита? — удивилась женщина.

— Бронхита, гриппа, кори, туберкулеза… — продолжил он. — Для них бронхит — все, что их убивает, потому что у них нет иммунитета против такого рода болезней. Им известно, что «разумные» с давних времен заражали их напрямую или через одежду, и поэтому не позволяют нам даже приближаться. Когда они обменивают шкуры, то держатся на расстоянии и принимают только кастрюли, гвозди, молотки или тесаки.

— Любопытно.

— Они первобытные, но вовсе не глупые. Поэтому им удалось выжить, хотя их и осталось мало…

Его прервало урчание.

Это было долгое, глухое и раскатистое урчание, раздавшееся в глубине его желудка, поскольку воздух наполнился дивным запахом жареного мяса, а у них во рту вот уже три дня не было ни крошки.

Голод вернулся, точно так же, как вернулось желание жить, когда с появлением туземцев перед ними забрезжила слабая надежда на спасение, и вот теперь этот неожиданный аромат заставил их обессилевшие тела потребовать, чтобы им наконец-то уделили внимание.

Однако им пришлось довольствоваться запахом, которым они никак не могли надышаться, и смириться с тем, что, завершив свое пиршество, дикари растянулись в тени, чтобы переждать самые жаркие дневные часы в покое и под аккомпанемент громкого храпа.

А вот их порозовевшую белую кожу немилосердно жгло солнце, им было совершенно нечем прикрыть наготу, и они чувствовали себя жалкими и уязвимыми, как никогда.

Их жизни висели на волоске, и они сознавали, что этот волосок держали в руках «неразумные», спавшие без задних ног, и если, проснувшись, те решат, что слишком жарко, чтобы лезть на гору дальше, тогда их ждет самый страшный конец.

— Почему? — тихонько прошептала Мэри Эйнджел на ухо мужу. — Что за преступление мы совершили, если нам приходится платить такую высокую цену?

— Вероятно, это, как говорит Густаво, месть Аукаймы, — прошептал в ответ он.

— Что такое «Аукайма»?

— Дух Священной горы, на которой соединяются золото и алмазы. Ведь я же ее осквернил, а он мне этого не простил. Ему известно, что мне плевать на то, что он способен причинить мне вред, но поскольку он узнал, что я тебя люблю, он глумится над тобой.

Она нежно поцеловала его в мочку уха.

— Спасибо! — прошептала она. — Спасибо за все эти годы и за счастье, которое ты сумел мне подарить. Не важно, что будет дальше, в любом случае это справедливая цена.

Они погрузились в ожидание.

Солнце начало клониться к горизонту, и туземцы один за другим начали приходить в себя и собираться у подножия утеса. Они смотрели на плоды своих трудов, прикидывая, сколько еще надо сделать, чтобы добраться до места, где их ждали «разумные».

По-видимому, дело утратило для них привлекательность, словно переваривание тяжелой пищи сказалось на состоянии духа, и вскоре стало ясно, что многие из них не настроены продолжать работу, склоняясь к тому, чтобы развернуться и отправиться восвояси.

Неожиданно сверху раздался низкий и глубокий голос: