Июнь. 1941. Запрограммированное поражение

Последствия предвоенных репрессий оказались для Красной Армии особенно тяжелыми еще и потому, что она имела очень небольшой резерв офицеров, обладавших боевым опытом Первой мировой войны, который в полной мере использовали немцы. Тому были свои объективные причины, ведь значительное число офицеров старой армии погибли или бежали из страны в ходе революции и Гражданской войны. Но даже многим из тех, которые защищали советскую власть с оружием в руках, так и не удалось заработать у нее полное доверие. А ведь им нередко приходилось сражаться против своих же бывших товарищей, воевавших на стороне белых, и тем самым на деле доказывать свою преданность новому государству. Таких к концу Гражданской войны служило в Красной Армии примерно 75 тыс. из 250 тыс. бывших царских офицеров. При этом многие из них занимали ключевые должности. Так, начальниками штабов дивизий РККА за годы Гражданской войны служило примерно 600 бывших офицеров. В межвоенный период их последовательно «вычищали» из армии, а в 1937–1938 гг. жертвами репрессий стали 38 из уцелевших к тому времени 63 бывших начштадивов [148]. В итоге из 600 бывших «военспецов», имевших боевой опыт на должности начштаба дивизии, к началу Великой Отечественной войны на службе в Красной Армии остались только 25, такая вот грустная арифметика… При этом большинство из них лишились своих должностей не по возрасту или состоянию здоровья, а только по причине неподходящей анкеты. Подобные меры окончательно добили преемственность Красной Армии со старой русской военной школой, и без того уже основательно разрушенную революцией.

Репрессии не только нанесли Красной Армии чувствительные потери в командных кадрах. Не менее тяжело отразились они на морали и дисциплине личного состава, существенно подорвав взаимное доверие бойцов и командиров. Да это и понятно: многие известные всем и каждому в СССР полководцы, легендарные герои Гражданской войны, воспетые в стихах и прозе, чьи портреты можно было встретить повсюду, включая школьные учебники, в одночасье оказались матерыми заговорщиками, двурушниками, шпионами, диверсантами и предателями. Причиной многочисленных проблем, ошибок и недочетов в армии и государстве была объявлена враждебная деятельность замаскированных «врагов народа». Поиск этих «врагов» и их разоблачение стали первейшим долгом всех граждан страны, в том числе и военнослужащих. И вот началась настоящая вакханалия доносов. Бойцы теряли веру в своих командиров и с подозрением следили за каждым их шагом. Командиры, в свою очередь, снижали требовательность к подчиненным, боясь вызвать их недовольство. Вдобавок ко всему этому в РККА вспыхнула нешуточная эпидемия пьянства. Красноармейцы пили, чувствуя свою безнаказанность, а их начальство пыталось залить спиртным тревогу и неуверенность в завтрашнем дне. Больше того, командиры и политработники нередко пьянствовали со своими подчиненными, стараясь таким дешевым путем завоевать их доверие, а на деле лишь окончательно подрывая свой авторитет. Широкий размах этого позорного явления вызвал появление специального «Приказа о борьбе с пьянством в РККА» № 0219, подписанного Ворошиловым 28 декабря 1938 г. Он начинался откровенным признанием:

«За последнее время пьянство в армии приняло поистине угрожающие размеры. Особенно это зло вкоренилось в среде начальствующего состава» [149].

Ему вторил и приказ наркома ВМФ № 010 от 17 января 1939 г., который открыто констатировал: «Пьянство стало бичом флота» [150].

Еще одним серьезнейшим последствием репрессий стало у многих советских командиров всех рангов нежелание проявлять инициативу из-за боязни ответственности за ее неудачу. Никто не хотел быть обвиненным во вредительстве со всеми вытекающими из этого последствиями. Гораздо проще и безопаснее было старательно выполнять спущенные сверху приказы, какими бы бессмысленными они ни казались, а потом пассивно дожидаться новых руководящих указаний и, главное, «не высовываться». Но то, что было выгодно для спокойного житья отдельных людей, очень часто наносило немалый вред общему делу, особенно в условиях войны.

Широкомасштабные репрессии в СССР и его армии во второй половине 30-х годов происходили на глазах у всего мира. И мало кто в этом мире верил постоянным заклинаниям в тогдашней советской печати, что, «очищаясь от военно-фашистской скверны, Красная Армия тем самым укрепляет свои ряды». В этой связи особенно интересно узнать, как воспринимали происходящие тогда в Советском Союзе беспрецедентные изменения служившие там иностранные военные атташе. Ведь именно в их непосредственные должностные обязанности входила оценка военного потенциала страны пребывания и информирование о ней политических руководителей их государств.

Вот что докладывал своему правительству в июне 1937 г. французский военный атташе в Москве подполковник Л. Симон: