Июнь 1941. Разгром Западного фронта

Примечательный случай в ночь на 22 июня произошел в Смоленске, в штабе 3-го дальнего авиакорпуса. Уже за полночь комкор полковник Н. С. Скрипко вернулся из дальнего гарнизона, где после насыщенного дня состоялся концерт самодеятельности, и вызвал к себе начальников подразделений штаба. «Затем я заслушал доклад начальника метеослужбы. Синоптическая карта выглядела необычайно бледной, а изображенная на ней территория Германии и Польши представляли собой белое пятно». Офицер объяснил, что радисты не смогли получить данные о погоде в этих странах, так как эфир был невероятно засорен искусственными (не атмосферными) помехами[71]. Метеоролог ошибался: дело было вовсе не в помехах — пискотня морзянки на всех диапазонах частот означала нечто другое, — а в том, что в эту ночь Германия и страны-сателлиты вообще прекратили радиопередачи сведений о погоде[72]. Столь интенсивный радиообмен и отсутствие метеосводок вызвали у авиаторов подозрение, но не более того. К ночи же вообще все стихло: в эфире наступила мертвая тишина. Режим радиомолчания, означавший, что все приготовления закончены и части вермахта заняли исходные позиции, также не подтолкнул советское командование к более активным действиям. А когда германские радиостанции пустили в эфир военные марши, было уже поздно что-либо предпринимать. Бывший работник газеты 3-й армии «Боевое Знамя» Г. А. Лысовский вспоминал, что все работники редакции были вызваны по тревоге в третьем часу ночи. «Я включил стоявший на столе радиоприемник. Наши радиостанции молчали, из динамика вырывались мощные аккорды маршевой музыки, передаваемой немецкими радиостанциями. Вдруг сильные взрывы сотрясли здание. С улицы слышался нарастающий характерный звук моторов немецких бомбардировщиков»[73].

Член Политбюро ЦК КПСС К. Т. Мазуров, бывший в 1941 г. секретарем Брестского обкома комсомола, вспоминал, как встретил вечером 21 июня своего соседа — командира 17-го Брестского погранотряда майора А. П. Кузнецова. Тот шел в обком партии, чтобы доложить обстановку на границе, поделился сведениями и с комсомольским вожаком. По словам пограничника, за день самолеты Люфтваффе трижды нарушали государственную границу на участке отряда, один из них обстрелял военнослужащих, работавших на строительстве укрепрайона, были жертвы. В ночь с 20 на 21 июня в селах вдоль границы на нашей стороне вспыхнули пожары явно сигнального характера. Пограничные наряды слышали за Бугом гул множества танковых моторов. Кузнецов считал, что идет подготовка к нападению, а не к провокации. Так и собирался докладывать[74]. После полуночи А. П. Кузнецова поднял с постели телефонный звонок. Зам. по разведке майор В. В. Видякин доложил из штаба отряда, что пограничный наряд подобрал на берегу Буга выбившегося из сил перебежчика. Он назвался Иосифом Бадзинским, жителем деревни Старый Бубель, и сообщил, что утром Германия нападет на Советский Союз. Пограничник не очень поверил поляку, не хотелось верить, что «Гроза» пришла так скоро, но «наверх» информацию сообщил и поднял отряд по тревоге[75]. Младший лейтенант В. Н. Горбунов был начальником 2-й заставы отряда, именно его люди задержали перебежчика. Им оказался ранее знакомый, по наблюдениям за сопредельной стороной, владелец небольшой мельницы. Когда его доставили на заставу, он рассказал о готовящемся нападении, назвал время и указал места наводки трех понтонных переправ на их участке. Для допроса приехали представители из комендатуры и штаба отряда. Слушали недоверчиво, и под конец Горбунов напрямую задал старику вопрос:

«— А ты не врешь? Возможно, они тебя подослали?

Мельник с горечью посмотрел на меня, потом с какой-то внутренней гордостью выпрямился и сказал:

— Я старый солдат русской армии, воевал еще в 1914 году, хочу помочь вам, русским. Они завтра идут на вас войной — вся Германия, верьте мне…»[76]