1. Аман — по основному тексту — Агагит — . Греческие тексты в отличие от еврейского называют его то Македонянином, то Вугеянином . Последнее, однако, не есть ни имя народа, ни имя местности, ни тем менее собственное имя. Это скорее прозвище , значение которого — «большой хвастун. Царь позволяет определить таким образом свои отношения к Аману в угоду ему и не в ущерб своей самодовлеющей и неограниченной власти, подобно тому как далее даёт ему почетный титул «второго отца нашего», выражаясь применительно к тому, чем должен быть, по воле царя, Аман для его подданных;
2. Сообщение Мардохея, что он иудеянин (обязанный воздавать божеское почтение одному Иегове), давало не только объяснение того, почему он не падал ниц перед Аманом, но и означало сильнейшую непреклонность его на то, чтобы поступать как-либо иначе. Это, естественно, поджигало доносчиков, желавших «посмотреть, устоит ли в слове (своем) Мардохей», или возьмет верх сила Амана;
3. Намерение Амана уничтожить не одного только Мардохея, но и весь соплеменный ему народ, порождалось не просто силой гнева, презрения и злобы его на поступок Мардохея; одно это было бы слишком неестественно даже и для Аманова бесчеловечия. Последнее, очевидно, имело и в народе, обреченном на погибель, свои независимые от Мардохея оправдания в глазах Амана. В ряду таких оправданий первое место, по справедливости, отводится исконной расовой ненависти амаликитян к иудеям, если действительно Аман должен быть считаем амаликитянином, как потомок Агата;
4. пур, т. е. жребий;
5. огромная сумма. Обещание такой суммы для Амана не представляло ничего невозможного: обещанное могло достаточно окупиться через конфискацию имущества убитых;
6. Крайняя жестокость и кровожадность указа не представляют чего-либо совершенно невероятного по тому времени. Если в позднейшее, даже христианское время возможны были Сицилийские вечерни и Варфоломеевские ночи, и теперь еще порой воскресают ужасы еврейских погромов, то для тех времен и для тех царей и подавно подобные кровавые гекатомбы были совершенно явлением безупречным. История знает и другой совершенно сходный случай повторения указа на истребление целого народа: это было при царе Митридате, который тайным декретом повелел однажды умертвить в один день всех римлян (до 150 000 человек), обитавших в Малой Азии;
Книга Есфирь. Глава 4
Всё тайное вскоре становиться явным:
о сути закона узнал Мардохей. 1
Он был неутешен в печали своей,
скорбел о судьбе Иудеев бесславной.
Одежды в отчаянье он разодрал
и голову пеплом, скорбя, осыпал.
И вышел вопя и стеная, он в город,
судьбу проклиная в неистовом горе.
Повсюду, куда тот указ долетел,
скорбят Иудеи, клянут свой удел.
Рыдают они, отказавшись от пищи,
им пепел – постель а одежда – вретище.
И вот Мардохей по столице идёт.
Дошёл до роскошных дворцовых ворот,
но в них не войти никому во вретище.
И сел Мардохей у ворот и рыдал.
Там евнух царицы его увидал.
Поведал Есфири, что он, словно нищий,
в грязи и рванине сидит у ворот.
Царица одежду немедленно шлёт.
Но он отвергает подарок царицы,
ведь скорбь Мардохея не знает границы. 2
Царица Гафаха послала узнать,
о чём Мардохей продолжает страдать.
Гафах – царский евнух, что был к ней приставлен
пошёл к Мардохею и, правдой отравлен,
вернулся к царице и ей передал,
про всё, что ему Мардохей рассказал.
О том, что Аман обещал Артаксерксу
отвесить в царёву казну серебро,
а царь разрешит Иудеев добро
разграбить, что издан закон этот мерзкий,
о том, чтоб еврейский народ истребить:
и старых, и малых нещадно губить.
Ещё он передал, вернувшись к ней сразу,
объявленный в городе список с указа,
чтоб знала царица о страшной беде,
которая род их настигнет везде.
Велел передать Мардохей, что царица
должна к Артаксерксу тотчас обратиться:
его умолять пощадить свой народ,
который спокойно и мирно живёт.
Есфирь, лишь Гаваха рассказ услыхала,
сказать Мардохею послала его,
что в сердце тоска, но превыше всего
веленье царя: во дворцовые залы
без зова царя не впускать никого.
Позорная смерть ожидает того,
во внутренний двор кто заглянет незваным,
печальна судьба тех гостей самозваных.
К кому же царь скипетр прострёт золотой,
останется жив и вернётся домой.
А я уж три дня оставалась незваной.
Не знаю, что делать. Мне всё это странно.
Услышал Есфири слова Мардохей
И дочери так он ответил своей:
«Не думай, что ты переждёшь в доме царском,