Иисус, которого я не знал

Иисус был другом грешников. Он охотнее покровительствовал униженному сборщику налогов, чем богобоязненному фарисею. Первый человек, перед которым он открыто предстал в качестве Мессии, была самарянская женщина, у которой за плечами было пять неудачных браков, и которая в тот момент жила с очередным мужчиной. На последнем вздохе он простил разбойника, у которого не было ни малейших шансов на духовный рост. Однако сам Иисус не был грешником. «Если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное», — учил он. Сами фарисеи напрасно искали доказательства того, что он нарушил закон Моисея. Да, он нарушил несколько их традиций, но, на формальном суде, учиненном над ним, единственным преступлением, которое ему инкриминировали, было то преступление, в котором он, в конце концов, сознался — его утверждение, что он Мессия.

Я с восхищением наблюдаю его беспрецедентную благость по отношению к грешникам и враждебность по отношению к греху, поскольку в истории церкви я часто наблюдаю прямо противоположное. На словах мы часто обещаем «ненавидеть грех, любя грешников», но живем ли мы по этому принципу?

Христианская церковь всегда находила пути для того, чтобы смягчить строгие слова Иисуса относительно морали. В течение трех веков христиане старались дословно воспринимать его заповедь «не противься злому», но, видимо, церковь разработала доктрину «просто войны» и «Святой войны». В разное время небольшие группы христиан следовали словам Иисуса о том, что нужно отказываться от богатства, но большинство из них жило на периферии зоны влияния богатой церковной организации. Сегодня многие из тех христиан, которые проклинают гомосексуальные меньшинства, которые Иисус не упоминал, нарушают его однозначные заповеди против развода. Мы по–прежнему переосмысливаем понятие греха и меняем акценты.

В то же самое время официальная церковь тратит много энергии на то, чтобы противопоставить себя грешному внешнему миру. (Такое выражение, как «нравственное общество», нравится только тем, кто вписывается в подобное определение.) Я недавно посмотрел спектакль, основанный на историях, рассказанных группой поддержки людей, больных СПИДом. Директор театра сказал, что он решил поставить эту пьесу, услышав утверждение местного священника, что он радовался каждый раз, когда отпевал холостого молодого человека, полагая, что каждая смерть является очередным знамением Божьего гнева. Я чувствую возрастающий страх в связи с тем, что церковь воспринимается как враг грешников.

Слишком часто грешники чувствуют нелюбовь церкви, которая, в свою очередь, продолжает перекраивать свое определение греха — полная противоположность тому примеру, который подавал Иисус. Что–то не заладилось.

В одной из своих ранних книг «Стыд» Салман Рушди сказал, что истинная битва в истории разыгрывается не между богатыми и бедными, социалистами и капиталистами, черными и белыми, а между теми, кого он назвал эпикурейцами и пуританами. Общественный маятник качается между теми, кто говорит «все позволено», и теми, кто говорит «о нет, ты не должен»: Реставрация против Кромвеля[25], ACLU против религиозных правых[26], современные сторонники отделения церкви от государства против исламских фундаменталистов. Словно доказывая эту точку зрения, вскоре после этого Иран пообещал вознаграждение в размере миллиона долларов за убийство Салмана Рушди, нарушившего табу.

История знает множество примеров как законничества, так и упадка. Но как можно придерживаться высоких образцов моральной чистоты, будучи в то же время милосердным по отношению к тому, для кого эта планка слишком высока? Как можно принять грешника, не поощряя греха? Христианская история практически не знает воплощения того образца, который создал Иисус.