Возвращаясь к сравнению между притчами о горчичном зерне и о закваске, мы должны указать на различия, касающиеся их внешнего образного ряда. Образ зерна заимствован из сельскохозяйственной деятельности, которой занимались преимущественно мужчины (у Матфея и Луки человек, то есть мужчина, сажает зерно в землю); образ закваски – из домашнего быта, где хозяйничали женщины. Зерно начинает расти внутри земли, потом пробивается наружу и превращается в растение; при этом состав земли не меняется. Закваска, напротив, остается внутри теста, не выходит наружу, однако благодаря ее присутствию в тесте сам состав теста, его вкус и запах меняются.
Простое сличение внешних аспектов обоих образов заставляет задуматься о том, насколько они призваны отображать одну и ту же реальность. Как представляется, образ закваски в тексте выполняет другие функции, нежели образ зерна. Он указывает на ту же реальность Царства Небесного, но раскрывает ее по-иному.
Образ закваски стоит в одном тематическому ряду не с горчичным зерном, а с теми образами, которые мы встречаем в Нагорной проповеди:
Образы соли, свечи и закваски, как кажется, несут одинаковую семантическую нагрузку. Они призваны обозначить
Продолжая эту аналогию, можно отметить, что свеча по отношению к комнате, соль по отношению к пище и закваска по отношению к тесту являются инородными элементами. Они не принадлежат изначально тому пространству или предмету, внутри которых оказываются, но привносятся в них, добавляются к ним. Подобным образом и последователи Иисуса, живущие в мире, иноприродны миру. Они в мире, но не от мира (Ин. 17:14–18).
Если рассматривать притчу о закваске применительно к духовной жизни или внутреннему миру отдельного человека, то и здесь мы обнаруживаем отличия от притчи о горчичном зерне. Там основной акцент делался на разнице в размере между горчичным зерном, которое
Притча о закваске
Следует обратить внимание на то, что в притче указано точное количество муки, использованной женщиной для подготовки теста: три меры. Термин σάτον (мера) в греческом языке обозначает меру сыпучих тел, равную приблизительно 1,5 римской модии, или около тринадцати литров. То есть мера – это отнюдь не горсть муки; скорее, это полный и тяжелый мешок. Три меры муки соответствует сорока литрам – количеству хлеба, которого хватило бы более чем на сто едоков[123]. Иными словами, речь идет не об обычном хлебе для ужина, а о
Три меры муки иногда толкуются аллегорически – как указание на три части человеческого естества (дух, душу и тело)[124] или три категории людей (например, эллинов, иудеев и самарян)[125]. Однако такая чрезмерная аллегоризация скорее уводит от смысла притчи, чем приближает к его пониманию.