Не говорится ведь, что светильники угасли прежде, чем девы уснули. Светильники мудрых дев горели внутренним маслом, спокойной совестью, внутренней славой, сокровенной любовью. А светильники неразумных дев тоже горели. Но как? Они горели, потому что не было недостатка в людских похвалах. Но только после того, как они проснулись, то есть после воскресения из мертвых, они стали поправлять светильники свои, то есть стали готовиться дать отчет Богу о делах своих. А поскольку тогда некому будет хвалить, то каждый предстанет самим собой, и не будет тогда никого, кто не думал бы о самом себе. Вот почему не нашлось продающих им масло… Светильники их стали угасать, и тогда неразумные девы обратились к девам разумным. Они просили того, к чему привыкли, – светить от чужого масла, искать чужой похвалы[406].
Крик, раздающийся в полночь, толкователи единодушно отождествляют с последней трубой, о которой говорит апостол Павел (1 Кор. 15:52; 1 Фес. 4:16)[407]. При этом, по мнению Илария Пиктавийского, пользовавшегося латинской версией евангельского текста, «жених и невеста представляют собой Господа нашего, Бога во плоти. И как Дух для плоти является женихом, так для Духа плоть является невестой. Когда же вострубит труба громогласно, тогда выйдет она навстречу Жениху: ведь они уже были одно, когда смирение плоти обратилось славой Духа»[408]. Промедление жениха – это время для раскаяния; поправление светильников – возвращение душ в свои тела, а их свечение – «сознание доброго дела, содержащегося в сосудах наших тел»[409].
Дальше всех в аллегоризации притчи пошел Кирилл Александрийский. Под девами он понимает предводителей народов, то есть священнослужителей. Пять дев – это пять возрастов: младенчество, детство, юность, зрелость, старость. Тем, что все девы вышли с зажженными светильниками, показывается, что «все души были просвещены Богом естественными и врожденными законами, и даже писанными через Моисея законами». Сон и дремота – это смерть плоти, пробуждение – воскресение из мертвых и Страшный суд. Угасание светильников – состояние души, при котором она «начинает мрачнеть, словно бы угасать, и приходить в помешательство…»[410].
Притча о мудрых и неразумных девах
Притча о десяти девах нашла толкование также в литургической традиции Православной Церкви. За богослужением она читается на Страстной седмице, в Великий Вторник. Ее образы присутствуют в различных песнопениях и молитвах, в том числе в тропаре, который исполняется на утрене в первые три дня Страстной седмицы:
Се, жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща: недостоин же паки, егоже обрящет унывающа. Блюди убо душе моя, не сном отяготися, да не смерти предана будеши, и Царствия вне затворишися, но воспряни зовущи: свят, свят, свят еси Боже, Богородицею помилуй нас.
Вот, жених идет в полуночи, и блажен раб, которого он найдет бодрствующим, недостоин же тот, которого он найдет унывающим. Итак, смотри, душа моя, не отяготись сном, чтобы не быть преданной смерти и оказаться вне Царствия, но восстань, взывая: свят, свят, свят Ты, Боже, (предстательством) Богородицы помилуй нас.
В этом песнопении образы из притчи о десяти девах соединены с образами из притч о бодрствующих рабах (Мф. 24:43–51; Лк. 12:35–48). Все эти притчи воспринимаются как содержащие призыв к духовному бодрствованию, трезвению, ожиданию Страшного суда, молитве и покаянию. Авторы литургических текстов, не впадая в чрезмерную аллегоризацию притч, извлекают из них тот главный урок, который в них заложен.
Этот урок Иисус выразил одним кратким призывом:
5. Таланты и мины