Иисус Христос. Жизнь и учение. Книга III. Чудеса Иисуса

Описанный Симеоном личный духовный опыт включал видения Божественного света, напоминающие то, о котором повествуют евангелисты-синоптики. Божественный свет в понимании Симеона Нового Богослова – это не ангел и не какое-либо существо или явление[310]. Согласно Симеону, Божественный свет есть Сам Бог в Его откровении человеку[311]. Довольно часто Симеон также говорит о видениях Христа как света[312]. Описываемый Симеоном свет не есть физический или материальный феномен: Симеон определяет его как нематериальный[313], «простой и безвидный, совершенно несложный, бестелесный, неделимый»[314]. Симеон подчеркивает, что Божественный свет – за пределами любых категорий материи или формы, как и за пределами человеческой речи и понимания: это «сокровище невыразимое, неизреченное, бескачественное, бесколичественное, безвидное, нематериальное, не имеющее формы, оформленное лишь невыразимой красотой, все простое как свет, который превыше всякого света»[315].

В XIV веке в Византии вокруг опыта созерцания Божественного света, который описывали в своих сочинениях Симеон Новый Богослов и другие писатели-аскеты, возникли споры. Варлаам Калабрийский, монах-гуманист, впоследствии перешедший в католичество, утверждал, что свет, созерцаемый монахами во время молитвы, имеет материальную природу. С опровержением этого мнения выступил Григорий Палама, архиепископ Фессалоникийский, который доказывал, что Божественный свет по своей природе является нематериальным, нетварным и Божественным.

Свое понимание Фаворского света Палама развивал в контексте учения о сущности и энергиях (действиях) Божиих. Согласно Паламе, Бог по Своей сущности является невидимым и непостижимым, однако благодаря Своим действиям в мире может быть видимым и постижимым для человека. Божественный свет, согласно Паламе, есть энергия Божия, изменяющая и преображающая человека: созерцая Божественный свет, человек видит Самого Бога. При этом Бог продолжает оставаться невидимым:

Конечно, Бога не видел никто (Ин. 1:18) и не увидит, ни человек, ни ангел, – но постольку, поскольку ангел и человек видят чувственно или умственно. Впрочем, даже самому видению в духе всепревосходящий Божественный свет является лишь в еще более совершенной мере сокровенным. А что я называю здесь той сокровенностью? Самый блеск оного света, непостижимо пользующийся как веществом взором смотрящего, обостряющий через единение духовное око и делающий его все более способным вместить самого себя, никогда во всю вечность не перестанет осиявать его все более яркими лучами, наполнять его все более сокровенным светом и озарять собою то, что вначале было темным[316].

Святой Григорий Палама. Икона. Северная Греция. Нач. XV в.

Не удивительно, что в споре между Варлаамом и Григорием Паламой центральное место заняла интерпретация евангельского рассказа о Преображении Иисуса Христа. Этот рассказ Григорий Палама использовал в качестве основного аргумента в пользу своего учения о Божественном свете. По его словам, преобразившись перед учениками, Иисус приоткрыл перед ними завесу, за которой скрывалось Его Божественное естество с присущим ему изначальным светом: