Иисус предстает в истории усмирения бури похожим не столько на Иону, сколько на Бога из ветхозаветных писаний. Это сходство проявляется прежде всего в том, как Он одним мановением прекращает бурю, подобно Богу, Который
Связь между Богом и водной стихией, многократно подчеркиваемая авторами ветхозаветных книг, в Новом Завете находит свое выражение в той таинственной связи, которая возникает между Иисусом и водой – начиная с воды Иордана, в которой Он крестится, и кончая водой Галилейского озера, с которым связаны многие события Его жизни. Когда Иисус крестился от Иоанна, Он схождением в воды Иордана освятил эти воды, наполнил их Божественным присутствием. Галилейское озеро, ставшее свидетелем стольких Его чудес, озеро, через которое Он столько раз переправлялся на лодке, в котором вместе с учениками ловил рыбу, с которым говорил, тоже впитало в себя чудотворную энергию Его присутствия.
В отличие от Моисея, Иисус ни разу за всю евангельскую историю не появляется на берегах Чермного (Красного) моря. Евангелия не описывают ни одного события, которое было бы связано со Средиземным морем или его побережьем. Мертвое море тоже не упоминается у евангелистов, хотя Иисус бывал в окрестностях Иерихона, то есть в непосредственной близости от него. Главным водоемом, своеобразным географическим центром, вокруг которого разворачивается деятельность Иисуса, является Галилейское озеро.
Ной выпускает голубя из ковчега
Это озеро становится одним из прообразов крещальной купели, в которую погружаются все вступающие в общину учеников Иисуса. В Евангелиях многие сюжеты, связанные с водой, имеют отношение к теме крещения: не является исключением и рассказ об усмирении бури. Еще на рубеже II и III веков Тертуллиан упоминал тех, кто считал, что «апостолы приняли подобие крещения тогда, когда их, укрывшихся в челноке, заливали волны»[241]. Лодка, в свою очередь, часто используется в раннем христианстве как образ Церкви – ковчега, который, подобно Ноеву ковчегу, спасает человечество от бушующих волн моря мира сего. Согласно блаженному Августину, Ной есть прообраз Христа[242], тогда как ковчег служит прообразом Церкви[243].
Весь этот богатый образный ряд находит отражение в комментариях древних церковных писателей на евангельский рассказ об усмирении бури. Не входя в подробное рассмотрение толкований разных авторов, укажем на одну беседу, приписываемую Иоанну Златоусту, но отнесенную издателями его сочинений к разряду spuria (неподлинные произведения). В отличие от подлинных бесед Златоуста, она основана не на буквальном, а на аллегорическом методе толкования. Автор беседы начинает с того, что, пока Христос бодрствовал, никакой противный ветер не препятствовал плаванию и море расстилалось перед Его учениками, как суша. Когда же Он уснул, ветры, «усмотрев, что их Владыка и Распорядитель погрузился в сон, как кони, вырвавшиеся из рук сонного возницы, стремительным натиском подняли против апостольской ладьи бурные волны». Иисус спал по двум причинам: «во-первых, чтобы во время бури обличить учеников в недостатке веры, и во-вторых, чтобы явить им Свою Божественную силу». По пробуждении Спасителя от сна «все быстро пришло в порядок: ветер скрылся в свою пещеру, море уже не угрожало апостольскому судну, а волны преклонились перед Владыкой». Автор беседы сравнивает жизнь человеческую с морем, а лодку с человеком, который погружается в бездну греха. Человечество трижды потерпело кораблекрушение: «первый раз – в раю через грехопадение, вторично – в потопе Ноевом и в третий раз – когда по даровании закона народ впал в идолослужение». Только когда пришел Кормчий душ наших Христос, Он «утвердил древо крестное посреди земли и устроил для нас безбурное плавание в небесный град». Эпизод с бурей на море сравнивается с рассказом о пророке Ионе. Этот рассказ трактуется как прообраз всей истории боговоплощения: