Иисус из Назарета

У Луки следом за изложением четырех заповедей идут четыре стиха, начинающиеся возгласом негодования: «Горе вам, богатые! <…> Горе вам, пресыщенные ныне! <…> Горе вам, смеющиеся ныне! <…> Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!» (Лк 6:24–26). Эти слова звучат для нас устрашающе. Как следует их понимать?

Прежде всего можно сказать, что Иисус повторяет в данном случае ту же схему, которую мы обнаруживаем в Книге пророка Иеремии (Иер 17), а также в Псалме 1: описанию праведного пути, ведущего человека к Спасению, противопоставляется предостережение, призванное обнажить смысл ложных обетований и посулов и тем самым удержать человека от того, чтобы он ступил на тропу, которая неизбежно приведет его к роковому падению. То же самое мы увидим, когда будем разбирать притчу о богаче и бедном Лазаре.

Тот, кто правильно понял общие ориентиры, содержащиеся, как мы видели, в заповедях и дающие нам надежду, — тот воспримет грозные слова Иисуса, переданные Лукой, как характеристику прямо противоположных жизненных принципов, которые толкают человека в сторону иллюзорного, преходящего, совлекают его с высот, отвращая от Бога, от ближних и нанося тем самым непоправимый урон. Именно в общем контексте заповедей открывается смысл приведенных выше стихов: это не проклятия, не выражение ненависти, или зависти, или враждебности. Речь идет не об осуждении, а о предостережении во имя Спасения.

В связи с этим возникает существенный вопрос: верно ли то общее направление, которое указывает нам Господь в заповедях блаженств и в противопоставленных им предостережениях? Действительно ли так плохо быть богатым, сытым, плохо ли смеяться и получать похвалы? Именно эти вопросы послужили для Фридриха Ницше толчком к резкой критике христианства. При этом, считал он, критики заслуживает отнюдь не христианское учение само по себе. Христианская мораль — вот что нуждается, по его мнению, в разоблачении, ибо она есть «особо тяжкое преступление против жизни».[26] Под «моралью христианства» Ницше понимает как раз то общее направление, которое задается в Нагорной проповеди. «Что было здесь на земле доселе самым тяжким грехом? Не было ли этим грехом слова того, кто говорил: „Горе здесь смеющимся!“?»[27] В ответ на заповеди Христа Ницше говорит: не нужно нам Царства Небесного. «Мужами стали мы — и потому хотим мы царства земного».[28]

Мировоззрение, лежащее в основе Нагорной проповеди, воспринимается Ницше как религия павших духом, как выражение зависти трусливых и беспомощных, тех, кто не дорос до выполнения жизненных задач и потому объявляет свою недееспособность благом, понося в отместку сильных, успешных, счастливых. Дальним горизонтам Иисуса противопоставляется «посюсторонность» — воля, стремящаяся к тому, чтобы исчерпать мир и дары жизни здесь и сейчас, чтобы искать неба здесь и сейчас, без каких бы то ни было угрызений совести, которые только мешают.

Многое из этого прочно вошло в современное сознание и определяет в значительной степени нынешнее чувство жизни. Таким образом, Нагорная проповедь ставит вопрос об основополагающем христианском выборе, а мы, будучи детьми своего времени, испытываем внутреннее сопротивление от необходимости делать этот выбор, хотя мы все же с сочувствием воспринимаем похвалу в отношении людей кротких, милосердных, миролюбивых и честных. Пройдя через опыт тоталитарных режимов, через жестокость, с какою они подавляли людей, издевались над слабыми, обращая их в рабов и подвергая насилию, мы снова научились понимать жаждущих правды и справедливости, как научились мы видеть души плачущих и признавать за ними право на утешение. Глядя на злоупотребление экономической властью, глядя на жестокость капитализма, превращающего человека в товар, мы увидели опасности, которые таит в себе богатство, и нам снова открылось то, что имел в виду Иисус, предостерегая от богатства, от разрушающего человека бога Мамоны, который держит мертвой хваткой значительную часть этого мира. Да, действительно, заповеди блаженств противостоят нашему природному чувству бытия, нашей жажде жизни. Они требуют «обращения» — внутреннего поворота в сторону выбора иного направления, чем то, в котором нам хотелось бы идти. Но через это обращение выявляется то чистое и более возвышенное, что вносит правильный порядок в наше бытие.

Греческий мир, исполненный необыкновенной радости жизни, столь живописно явленной нам в гомеровском эпосе, тем не менее твердо знал, что самый главный и самый опасный грех человека олицетворяет собою нимфа Гибрис — символ дерзкого самовозвеличивания, когда человек возносит себя до уровня бога и хочет сам себе быть богом, дабы его жизнь находилась в его собственном полном и безраздельном владении, а он мог бы черпать из нее все блага, какие она только может ему предоставить. Мысль о том, что неуемное самовозвеличивание несет в себе настоящую угрозу для человека, эта мысль, кажущаяся как будто очевидной, раскрывается в Нагорной проповеди с позиции Христа, что обнажает всю ее бездонную глубину.