Иисус из Назарета

Еще более явно эта отнесенность к грядущим событиям звучит в стихе 53, где Господь говорит о «крови», которую Он даст нам испить. Эти слова важны не только потому, что имеют самое прямое отношение к Евхаристии, но и потому, что они показывают: в основе Евхаристии лежит жертва Иисуса, Который проливает за нас Свою кровь и таким образом словно «источает» Себя, «изливается» в мир, отдавая Себя нам.

Так мы видим, что богословие Воплощения и богословие Креста оказываются неразрывно связанными друг с другом. Вот почему было бы неверным противопоставлять пасхальное богословие синоптических Евангелий и святого Павла чистому богословию Воплощения, которым якобы ограничивается святой Иоанн. Воплощение Слова, о котором говорится в Прологе Евангелия от Иоанна, подспудно указывает на грядущую крестную жертву, к которой мы приобщаемся в Святых Дарах. Иоанн в этом смысле продолжает ту линию, которая обозначена в Псалме 39 (6–8) и развивается затем в Послании к Евреям: «Жертвы и приношения Ты не восхотел, но тело уготовал Мне» (Евр 10:5). Иисус становится человеком, чтобы отдать Себя и заступить на место жертвы, ибо принесение в жертву животного есть лишь жест, выражающий безысходность и не предполагающий ответа.

В речи Иисуса о хлебе Вочеловечение и пасхальный путь напрямую соотнесены с Евхаристией, в которой соединяются, пребывая в одном, Вочеловечение и Пасха и в которой благодаря этому претворяется схождение Бога к нам и ради нас. Так, Евхаристия оказывается в центре христианского бытия: именно через нее Бог действительно дарует нам манну, которой жаждет человечество, посылает нам «хлеб небесный» — то, чем может внутренне питаться человек, дабы быть человеком. Вместе с тем, однако, Евхаристия предстает как нескончаемая встреча Бога и человека, во время которой Бог отдает нам себя «во плоти», чтобы мы через причастие, соприкоснувшись с Ним и символически разделив с Ним тяготы Его пути, могли стать «Духом»: подобно тому как Он был преображен Крестом и в этом обрел новую телесность и новое человеческое бытие, проникнутое бытием Божиим, так и мы, приобщаясь Святых Даров, должны проходить через преображение нашей жизни, через Крест, предвкушая новую жизнь в Боге и с Богом.

Не случайно в самом конце речи Иисуса, где говорится о Плоти и Крови Сына Человеческого, которые надлежит есть и пить, мы читаем: «Дух животворит; плоть не пользует нимало» (Ин 6:63). Вспомним в связи с этим слова святого Павла: «Первый человек Адам стал душею живущею; а последний Адам есть дух животворящий» (1 Кор 15:45). Сказанное не отменяет реальности воплощения, реальности обретения плоти, но подчеркивает пасхальную составляющую Святого Причастия: только благодаря Кресту и последовавшему затем Преображению эта Плоть становится доступной нам и вовлекает нас самих в процесс преображения. Именно это великое христологическое, можно даже сказать вселенское, движение и открывается в таинстве Евхаристии.

Для того чтобы понять речь Иисуса о хлебе во всей ее глубине, необходимо в завершение остановиться на важнейших словах Евангелия от Иоанна и вспомнить, что говорил Иисус в день Входа в Иерусалим о грядущей вселенской Церкви, когда не будет ни эллина, ни иудея: «…если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин 12:24). В смысловой комплекс, обозначаемый словом «хлеб», входит тайна Страстей Христовых. Хлеб начинается с пшеничного зерна, которое закладывается в землю, «умирает», чтобы потом взойти колосьями. Хлеб земной может нести в себе тайну Христа, потому что и сам заключает в себе тайну «страстей», соединившую смерть и воскресение. Неслучайно в религиях мира хлеб стал одним из символов, составляющих основу мифов о смерти и воскресении божественных существ — мифов, которые отражают надежду человека на жизнь, попирающую смерть.

Кардинал Кристоф Шёнборн вспоминает в этой связи об обращении к вере выдающегося английского писателя К.С. Льюиса: прочитав двенадцатитомный труд о мифах, Льюис пришел к заключению, что Иисус, взявший в руки хлеб со словами «Это тело мое», лишь «один из целого ряда аналогичных божественных существ, связанных с культом зерна, своего рода „царь-зерно“, который пожертвовал своей жизнью ради жизни мира». Но однажды ему довелось услышать, «как некий убежденный атеист заметил, что доказательства, подтверждающие историчность Евангелий, выглядят на удивление убедительно» (Schönborn, 23). И тогда он подумал: «Странное дело. Все эти сказки об умирающем боге, похоже, не врут. По крайней мере один раз такое действительно было» (G. Kronz. Цит. по: Schönborn, 23).