Игуана

Он отодвинул двухкамерный сейф, доходивший ему почти до переносицы, от стены, осмотрел заднюю стенку. Хмыкнул. И деловито засунув отмычку в замочную скважину нижней камеры, через минуту, другую открыл её.

– Так оно и есть, – довольно улыбнулся он.

Камера доверху была заполнена какими-то бумагами. Он лениво перелистал бумаги на разных языках. Хотя университетов он и не кончал, поверхностной эрудиции, в том числе заработанной годами криминальной деятельности, было достаточно, чтобы определить – здесь были автографы, письма, записки, даже странички из книг с дружескими посвящениями. Имена были известные даже ему – Лев Толстой, Иван Бунин, Антон Чехов. Были рукописные стихи с подписями – Игорь Северянин, Георг Шоймер, Алла Вичурина, Феликс Бурташов, и даже одно стихотворение, подписанное: «Александр Пушкин».

Но на автографы «задания» не было.

Нижняя камера нужна ему была для другого. Именно в ней, на правой стенке, был рычажок, приведя в движение который он услышал скрип, и дверца верхней камеры приоткрылась.

Он распахнул её пошире.

В три ряда на железной полке лежали черные, синие, коричневые, серые коробочки. Когда он открыл две-три, темное пространство внутри сейфа в мгновение ока преобразилось и черные, матовые и глянцевые поверхности коробочек осветились мириадами огней.

– Конечно, горный хрусталь или хорошо сделанные стразы – тоже красиво, – глубокомысленно заметил сам себе юноша, – И все-таки ничто не дает такого радостного, такого праздничного фейерверка огней, как отменно обработанные алмазы-брильянты.

Здесь были броши, табакерки, колье, серьги, подвески, перстни… Он открывал одну коробочку за другой, и, полюбовавшись игрой камней и как правило золотой, изысканно сделанной основой, снова закрывал. После чего аккуратно сложил все коробочки в сумку из чертовой кожи и, туго затянув ей горлышко, подвесил на груди на заранее приготовленном крючке, закрепленном на окутывавшей шею кожаном ремешке.

Сумка с драгоценностями надежно улеглась на живот, заняв то место в районе желудка и поджелудочной железы, которое словно специально создано ниже ребер для схоронов.

А теперь дело было за портретами в комнате, где на полу лежало тело старика.

Предубеждения против трупов у юноши не было.

Как против тех, что образовались в результате его вмешательства в плавное развитие человеческой жизни, так и против тех, что умерли от руки других убийц или своей смертью.

Он вошел в комнату. Здесь все было в том виде, в каком он оставил полчаса назад.

Таинственно поблескивали черной глянцевой – изредка матовой поверхностью предметы мебели, созданной в Испании в ХVII веке из черного, дерева, мирно, как ни в чем не бывало шаркали из стороны в сторону два рыцаря, ухватившиеся руками за маятник больших деревянных часов. В той же позе лежал на ковре старик. Он лежал на животе.

– Вот интересно, – все помню, – укорил себя юноша, – а в каком положении оставил старика, – не помню. На животе он лежал, или на спине. Кажись, на спине. Но не повернулся же он после смерти! Значит, так и упал, мордой вниз.

Большой лужи крови под стариком не было. Но это не смутило юношу. Всяких «шнуров» он видал. И таких, что буквально плавали в своей кровище, и таких, что ни капельки снаружи, а полная грудь или живот крови. Это когда ранение не проникающее и упал удачно.

– Упал удачно, – констатировал юноша, с удовлетворением рассматривая сценическую площадку.

Старик его вмешательства уже не требовал.

А вот два урода на стенке, что справа и слева от часов, его заждались.

Он подтащил к стене старинное испанское кресло с ручками в виде львиных голов с кудлатыми головами, встал на сиденье, дотянулся до портретов. И уже протянул к темной, крепкой с виду бечевке, на которой держался портрет карлицы в королевском платье, руку с финкой, как вдруг его будто что подтолкнуло в спину.

– А ну, как секрет? Сигнализация? Такой же простой, как в сейфе, но на который, именно после простоты предыдущих действий, и мог бы купиться неопытный взломщик.

Юноша достал из кармана курточки фонарь, направил луч за картины. Встал у стены, всмотрелся. Точка, ракурс показались ему недостаточными для принятия решения. Он подтащил к стене кресло с львиными головами, встал на него, ещё раз всмотрелся в узкое пространство за картинами.

– Вот она, сучка! – удовлетворенно заметил он сам себе.

С темной бечевкой, на которой держались оба портрета, контрастировала серебряная (стальная, конечно же, но смотревшаяся в темноте как серебряная паутинка) струна, которая вела от портретов вниз, к пульту, вмонтированному в плинтус.

– Чуть дернешь неосторожно картинку, контакт сработает, и пошел сигнал в местную ментярню! – хохотнул юноша. – Нашли дурака.

Не слезая с кресла, он достал из кармана джинсовой курточки кусачки, аккуратно ухватил первый проводок, и, чертыхнувшись на дорожку (в силу того, что был безбожником, молиться было бессмысленно), перекусил проводок.