Игры в личную жизнь

– Ковер только сегодня утром постелил, – горделиво пробормотал Лукашин, и я мысленно чертыхнулась: вот ведь черт, какой проницательный, попробуй тут при нем поразмыслить. – За остальное извини, не успел. Да, думаю, надолго ты тут не останешься. Как только опасность минует, мы перевезем тебя в другое... более достойное место...

– На кладбище, что ли? – попыталась было я пошутить и вторично испугалась тому, как провалились в пустоту мои слова.

Лукашин промолчал, что-то выглядывая в черном квадрате незашторенного окна. Я вглядывалась в его напряженную спину и тоже молчала. То, что он никак не отреагировал на мои слова, могло говорить о многом, а могло не говорить и ни о чем. Он мог просто пропустить их мимо ушей, как много раз бывало прежде. А мог просто не счесть нужным мне отвечать, находя мою шутку глупой и неуместной.

– Сашка, – позвал он меня вдруг тихим, каким-то непривычно сдавленным голосом. – Обещай мне одну вещь... пожалуйста...

Господи, это еще что такое? Просьбы от Лукашина было слышать столь же непривычно, как и его признание в собственной слабости, а такого на моей памяти не случалось никогда. А тут еще и «пожалуйста»! Он же таких слов прежде вообще не знал. Заинтересовавшись, я пробормотала:

– Давай, Лукашин, валяй!

Пока он собирался с духом, я скинула туфли на шпильках и, с наслаждением погрузив ступни ног в мягкий ворс ковра, прошлась по спальне. Потом присела на краешек кровати и чуть подпрыгнула на ней. Поверхность подо мной пошла волнами. Ничего себе! Матрац, наполненный водой! Это тебе не деревенская перина под старым покрывалом. Это стопроцентный комфорт, пусть опять же и под старым покрывалом...

– Лукашин, а где ты взял этот плед? – я провела ладонью по гобеленовой поверхности. – В нашем доме был такой...

– Там и взял! – излишне резко отреагировал он на мой вопрос.

– Как это?

– А так! Купил его... вместе с этим гребаным вашим домом! Понятно тебе теперь хоть что-нибудь, Сашка-букашка?

И вот тут у меня внутри, впервые с момента нашей с ним встречи, надсадно заныло что-то нехорошее. Словно что-то щелкнуло там, как выключатель, затопило светом всю меня изнутри и высветило все те черные пятна, которые я прежде не смогла угадать.

– Ты хочешь сказать... – начала я медленно, с замиранием сердца наблюдая за тем, как Лукашин крадучись движется в моем направлении. – Что ты купил этот старый дом и... и покрывало... О господи, что я говорю... Зачем, Васька? Зачем он тебе?!

– Подумай, девочка.

Он наконец достиг того места, где я сидела, свесив босые ноги с кровати, и ухнулся передо мной на колени. Ухнулся всей массой своего тела так, что мне показалось, будто загудел весь дом. Или это у меня в мозгах загудело, не знаю...

– Я купил его для тебя... для нас... – он уронил свою голову мне на колени и, странно и страшно поскуливая на каждом слове, заговорил: – Всю мою жизнь я любил тебя. Только тебя одну. Я пытался жить без тебя, но у меня ничего не вышло. Через мою жизнь прошло столько женщин, что их хватило бы на дюжину мужчин, но ни одна... Ни одна, слышишь, Сашка, не могла сравниться с тобой! Я просто болен тобой!

– Ты был в саду в тот день, когда я приезжала? – вдруг осенило меня.

– Да... Я видел тебя на подоконнике той ночью, такую неповторимо красивую и одновременно недоступную, как звезды, которые Валька дарил тебе в детстве. И видел тебя в саду чуть раньше. Видел твой испуг... – Лукашин вдруг поднял голову и уставился на меня диким испуганным каким-то взглядом. – Скажи, Сашка, ты все еще...

– Молчи, – я закрыла его рот ладонью. – Я ничего не забыла, Лукашин. Ничего! И не хочу этого ворошить. Что было, то прошло. Знаешь, когда я продала этот дом, мне даже легче как-то стало. Словно я, расставаясь с домом, расстаюсь со всем тем, что...

– Что я приобрел? – горестно воскликнул Васька, перебивая меня. – Ты избавилась, взвалив все это на мои плечи! Всю свою боль ты передала мне...

Что-то не то он говорил сейчас, куда-то и к чему-то подводил. Я это чувствовала интуитивно, но объяснить не могла. Пока...

– Обещай мне, Сашка: что бы ни произошло, ты меня больше никогда не оставишь! – Тут Лукашин совершил абсолютно, на мой взгляд, идиотский поступок: задрал мне подол моей юбки и принялся целовать мои коленки в пропылившихся за день колготках. Целовал и бормотал беспрестанно: – Сашка, родная, милая... Как же я без тебя все это время... Господи, я же так люблю тебя, девочка...

Казалось, конца и краю не будет его излияниям. Благо хоть рукам воли не давал! Как сидел передо мной на коленях, так и продолжал сидеть, не сделав ни единой попытки разделить со мной ложе с комфортным водным матрацем.