Вера в возможность скольжения в реальности не приводит к отрицанию рационально объяснимого мира или невозможности долгосрочных планов на будущее.
Вера, как она понимается в эзотерических учениях, – это сочетание беспощадного реализма – без всякой жалости к себе, с беспощадным же романтизмом – без всякого страха перед другими. Беспощадный романтизм – беспощадная вера в то, что существует нечто, к чему человек устремлен. Беспощадная – потому что она очень тяжела для других, не для самого человека, а для других, тех, кто рядом. Для тех, кто в одном социуме с ним. Верующий человек – это раздражитель. Беспощадно верующий человек – это сильнейший раздражитель. Вокруг одни сомнения, а он верует. Вера дает возможность пересечь границу социально обусловленного Мира.
А социально обусловленный Мир гораздо шире, чем мы позволяем себе понять. Он проникает глубоко в нас, в наше тело, в наши мысли, чувства, ощущения, переживания. И когда вы по неизвестным причинам вдруг хотите выйти за границы социально обусловленного Мира, то это оказывается очень сложной задачей. Но у каждого человека, реже или чаще, бывает переживание своей штучности, своей нестандартности. Это переживание как бы время от времени нарушает самый сладкий сон и чего-то там такого просит: усилий каких-то, поисков каких-то, каких-то новых смыслов. Так может быть, стоит рискнуть и принять скользящий во времени Мир?!
Когда я всерьез пережил тот факт, что меня нет, меня это перестало пугать. Ну нет и нет. Тогда стало возможным видеть.
Ведь даже то, как вы, каждый из вас, меня видите, физическое воплощение меня, – это все разные вещи совершенно. Если бы можно было снять картинки внешности того человека, на которого вы смотрите в разные моменты времени, – то запечатлелись бы разные, достаточно не похожие друг на друга люди. Это экспериментально проверено. Иногда очень не похожие. А поскольку сам я могу это тело видеть только в зеркале, я понимаю, что все то, что я вижу в зеркале, – это совсем не то, что видит без зеркала другой человек, когда смотрит на меня. Разные два человека.
Так и получается, что Меня нет. У нас же у многих до конца дней сохраняется иллюзия, что это все, что составляет Меня есть, что оно жизненно важно и даже главное в этой жизни. Фотография ведь есть? Но что на ней сфотографировано? Социальная конвенция. Сфотографирована внешность человека. Но на разных фотографиях всегда разный человек.
Понимаете, когда начинаешь подробно описывать – действительно глупо получается. Нельзя применять язык за пределами его применимости. Поэтому в социально обусловленном Мире, на его языке говорить, что Меня – нет, – это глупость. Потому что на этом языке так сказать нельзя.
На общепринятом языке мы не можем однозначно определить предмет, о котором мы разговариваем. Все намеки, притчи, парадоксы. Нужен язык, который не обусловлен социально, а его нет, потому что мы люди. Все люди – люди. А раз все люди – люди, значит, они все говорят на социально обусловленном языке. И другого языка не имеют. И не могут иметь по определению, пока они люди.
А те, кого нет, о чем им говорить с людьми? И будут ли люди говорить с ними? – интересный вопрос. Существует ли такая мотивация? Одно дело – говорить с высшими сущностями, которые в проекции идеальные люди, а другое дело – с «никто».
Почему у некоторых возникает такое желание – оказаться свободными от социально обусловленного Мира – и почему оно не исчезает с течением лет? У меня даже нет предположения на эту тему. Хотя я сам отношусь именно к таким людям. Как возникло это когда-то во мне, так и не исчезло. И мне это нравится. Мне это интересно, мне хорошо от этого. А вот почему у других такого желания нет или оно есть – никак не могу объяснить.
Чем обусловлена мотивация освободиться от социальной обусловленности, если говорить языком психологии? Можно красиво сказать: «Страстью к Истине, влюбленностью в Истину!» Хочется, может быть, не чувствовать себя зависимым от чужого обмана – что-нибудь в этом духе, бог его знает.
Но что эта свобода дает практически? Ничего. Практически ничего, потому что жить надо. И жить надо там, где живешь. Знание законов и каких-то обусловленностей социального мира помогает практически, а знание того, что за пределами этих обусловленностей, – это другое знание, оно как бы ни для чего.